Монумент "Родина-мать" в г. Киев. Июль, 2020 г.

В современной исторической науке,  политологии, социологии и ряде других гуманитарных и междисциплинарных научных направлений, исследующих различные процессы и вопросы, связанные с историей и культурой прошлого и настоящего нашего общества, все чаще встречаются такие термины как «коммеморация», «места памяти» и др.

Новое и Новейшее время – это период нациостроительства, становления и развития тех государственных образований и наций, за которыми мы наблюдаем с экранов телевизоров, в интернет медиа-хостингах, с которыми имеем и личные контакты. На самих себя мы можем смотреть с двух позиций: c позиции гражданина отдельно взятой страны и с позиции гражданина мира. Вторая позиция позволяет давать нам общую оценку мировому обществу, частью которого мы являемся или в какой-то мере соотносим себя с ним.

Мемориал Холокоста. Масштабный памятник в виде огромного лабиринта был возведен в память об убитых фашистами евреях. Цементные блоки разной высоты вызывают тяжелые ощущения и являются напоминанием о нечеловеческой жестокости.

Рассматриваемое нами время является крайне интересным периодом для стран как Европы, так и Америки, Африки и тд. С точки зрения социологических исследований трансформационных процессов общества в XIX –XX вв. главы и представители тогдашних обществ стали перед необходимостью создать стабильную демократическую систему, учитывающую определенные структурные и культурные сходства между различными странами. В XIX-XX вв. «великим» и «малым» державам и непосредственно обществам приходится одновременно перестраивать и государство, и экономику на новый лад. Новое и Новейшее время интересно именно тем, что в эту эпоху преобразований четко прослеживается процесс предоставления независимости бывшим колониям европейских империй и сходные процессы в бывших социалистических странах. Всё это позволяет, во-первых, посмотреть, как генерировала историческая память в новообразованных государствах, и как это повлияло на образование так называемых «мест памяти» - нового идеологического оружия стран демократии и ее пародистов. 

Если следовать логике немецкого историка А. Лангеноля репрезентация прошлого в бывших колониях и странах постсоциолистического блока была невозможна без одновременной рефлексии по поводу его связи с национальными институтами и дискурсами («национальное государство», «национальная идея»). На интерпретацию этой связи сильное влияние оказали метрополии и «центры» (Например, Москва). В процессах становления новых государственных образований четко прослеживается идеологический и культурный разворот на бывшие метрополии и столицы. Профессор исследований культуры Восточной Европы Лейпцигского университета С. Трёбст пишет также о том, что национальные культуры памяти в Европе, которые раньше вступали в двусторонние контакты друг с другом в ситуациях конфликта, стали находится в поисках консенсуса и искать связи на транснациональном уровне. Новосозданные общества или делают так, как делали их бывшие метрополии, или диаметрально наоборот. Кроме того, присуща моральная оценка, в особенности нашим странам, бывавшим республикам СССР. Мы и ругаем, и хвалим, то царизм, то сталинизм. Одним хочется, чтобы было «как раньше», ведь раньше было хорошо, другим же – наоборот, прошлое видится, как самое страшное время в истории. Ставим памятники героям, называем в честь политических или культурных деятелей административные и социальные учреждения. Обращаемся к нашему прошлому. 

Надгробие монумента "Могила Неизвестного Солдата" и "Вечный огонь", 2004 год

Особого внимания заслуживает работа Н. Фрая. Аназируя события второй мировой воны и сегодняшнее восприятие тех печально известных событий, позволяет рассмотреть как настоящее взаимодействовало и взаимодействует с прошлым. Канадский ученый отмечает, что одновременно с уже многолетним процессом «извинением» и осуждением политики Гитлера происходит смещение фокуса, в котором оказываются истории людей, опыт отдельных действующих лиц и судьбы конкретных семей или групп. При этом политический и общественный контексты отступают на задний план. Все внимание концентрируется на вопросах человеческой вины и судьбы личности, а поиск ответов ведется скорее в плоскости индивидуального поведения, нежели на уровне анализа функционирования нацистского режима. Одним словом, по выражению автора, особую привлекательность в общественном сознании приобрели вопросы морали в истории.

Как уже было ранее отмечено, данная черта присуща и жителям стран СНГ, в особенности, когда речь заходит о советском прошлом. То есть наблюдается некая общая тенденция в современных европейских странах в области политики коммеморации. В Германии «время осуждения себя» наиболее сильно было выражено в послевоенный период, в России – в 90-е гг. –время так называемой свободы слова, где наряду с новым взглядом на прошлое, «выливалось» огромное количество лжи на прошлое нашей Родины. Сегодня же, в России, к примеру, коммеморация занимает важное место, однако, является довольно-таки сложным конструктом, как для воплощения, так и для понимания. В первую очередь, это можно связать с отсутствием четко сформулированной национальной идеи. Мы не знаем ни кто мы, ни куда идем, и уж тем более зачем. По крайне мере, это можно сказать за определенную часть населения страны. 

На месте, где были найдены царские останки, установлен памятный крест, куда часто приходят люди, чтобы почтить память

Сложности добавляет и некая общественная биполярность. Строго говоря, общество делиться на два лагеря, в определенном смысле напоминающий – «белых» и «красных» времен гражданской войны. Для одних главный символ – царская корона, для других – серп и молот, и звезда. Соответственно разные герои, и разные «места памяти». Кто-то ежедневно, с 10 до 13:00, выстаивает очереди к мавзолею, а кто-то скорбит в годовщину расстрела Романовых. Эта общественная биполярнасть является и нашей уникальностью. Для историка это полезно тем, что в годы отсутствия собственной методологии, мы имеем комплекс самых различных мнений. Мы спорим, а следовательно рано или поздно придем к истине.

В Европе дело обстоит немного по-другому. «Места памяти» и «коммеморации» являются также одним из главных составляющих политики государств. Однако территориальная и историческая составляющая в значительной мере не порождают эту биполярность, которая присуща нашему общественному сознанию. Коммеморационное разнообразие возникает лишь в конфликтных ситуациях с территориально небольшими регионами тех или иных государств. В целом, сегодня, никакого «поругания» себя не наблюдается. В отличии, например, от нашей историографии. Англия не признает убийства Грибоедова. Поляки вечные победители во всех битвах и сражениях. Германия все меньше вспоминает о Гитлере. Мы же «дикие» в средневековье, отсталые в эпоху царизма, «безвольные» в советское время. 

В заключении, хотелось бы еще раз сказать о том, что коммеморации и места памяти, безусловно, являются переносчиком информации о прошлом в новое и новейшее время, однако, при этом данные явления являются крайне сложными в восприятии общественными массами и регулировании государственными структурами. Такая политика построения нового на костях старого, имеет и положительные, и негативные черты. С одной стороны, а в частности, для историков, это позволяется продлевать и, если так можно выразиться, улучшать качество нашей коллективной памяти, с другой стороны, постоянное оглядывание назад является для нас не учителем, а тормозом. Нужно не ностальгировать, а строить будущее

Шишка Е.А.

Европа 1360 год. Румынии ещё нет. А Молдова уже существует! 

Обратите внимание на написание ! КАРТА ОРИГИНАЛЬНАЯ. Находится в АМЕРИКАНСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ - UNIVERSITY OF TEXAS.

Румыния родилась в результате русско-турецких войн, а суверенной стала по воле России в 1877-1878 гг.

 

Как в США оружейные лавки приравняли к инфраструктуре первой необходимости при пандемии

Соединенные Штаты, воистину, обладают собственной уникальной спецификой абсолютно в любых вопросах. В то время, когда во всем остальном мире с наступлением «черных дней» пандемии население носилось по аптекам в поисках защитных масок и медикаментов, а с полок супермаркетов сметались продукты длительного хранения и туалетная бумага, американцы выстроились в очереди к оружейным лавкам. Нет, про средства гигиены и бутылку доброго виски они тоже не забывали, но приобретение "чего-нибудь огнестрельного" для многих оказалось на первом месте.


Точную оценку того, насколько за период пандемии и введения в США карантинных ограничений там возросли продажи «гражданского» оружия пока сделать затруднительно. Данные, поступающие из разных штатов за разные временные периоды, отличаются порой весьма ощутимо. Так, Вирджиния «рапортует» о почти двукратном увеличении желающих получить разрешение на покупку оружия уже в январе, Северная Каролина о приросте в 180%, Джорджия – 170%. В феврале количество таких же желающих, проходивших проверку по базе ФБР (то есть в масштабах всей страны) перевалило за 3 с половиной миллиона, поставив абсолютный рекорд. Некоторые интернет-магазины соответствующего профиля хвалятся увеличением продаж на 200-300%, а кое-кто говорит и о четырехкратном росте.

Оружейное лобби

В большой степени «взрывному» росту оружейного бизнеса поспособствовала деятельность такой весьма уважаемой и авторитетной в США организации, как National Rifle Association of America. Лоббистский вес этой мощнейшей структуры в высших политических кругах Вашингтона столь велик, что стоило тамошним законодателям лишь заикнуться о закрытии на карантин оружейных магазинов, как немедля последовал гневный окрик: «Вы, что, с ума сошли?!» Бедняги конгрессмены тут же опомнились и быстренько причислив торговые точки по продаже смертоносных товаров к «инфраструктуре первой необходимости», разрешили их работу, несмотря на все ограничения.

Само постановление о приравнивании оружейных лавок к инфраструктуре "первой необходимости" для нас выглядит нонсенсом. Но это США... Оружейное лобби занимает одно из ведущих мест в стране, распространяясь и на ведущие госструктуры. Отсюда и то, что об ужесточении законодательства в этом направлении говорят обычно кандидаты в президенты. Как только они приходят в Белый дом после победы на выборах, об ужесточении оружейных законов от них слышно как минимум реже, а то не слышно вовсе.

Категории покупателей

Больше всего спрос на «стволы» взлетел в штатах, наиболее пострадавших от пандемии – Нью-Йорк, Иллинойс, Флорида, Пенсильвания, а также, что характерно в «глубинке», населенной в основном фермерами. Эти издавна привыкли полагаться на себя и собственного «помощника» подходящего калибра. Ну, Техас – тут всё традиционно… Наибольшей популярностью, особенно среди жителей больших городов, пользуется короткоствольное оружие - пистолеты и револьверы, в основном калибром 9 мм. Некоторые из них, к примеру широко распиаренный Glock самых распространенных моделей, купить уже практически невозможно. Следующей в списке «хитов» продаж идет AR-15 – полуавтоматическая гражданская копия армейской М-16. Старые добрые помповые дробовики – на третьем месте и востребованы в основном на периферии. Охотничью «классику» не берет практически никто – палить собираются явно не по кроликам и оленям…

Впрочем, вполне красноречиво о том же самом свидетельствуют данные анонимных экспресс-опросов, которые умудряются проводить в длиннющих очередях к заветным дверям оружейных магазинов вездесущие местные журналисты. Абсолютное большинство покупателей честно признаётся, что испытывают беспокойство за свою личную и имущественную безопасность, когда миллионы их сограждан ежедневно остаются без работы, и вообще «все разваливается». В способность полиции в условиях пандемии оперативно и действенно реагировать на возникающие угрозы верят далеко не все. Многие американцы вполне реально допускают, что дело дойдет до массовых беспорядков, голодных бунтов и повального мародерства. Со «стволом» в руках в такой ситуации оно как-то надежнее, - как полагают рядовые американцы.

Отдельная категория покупателей - лица азиатского происхождения, имеющие соответствующую внешность. Неважно, что это уже второе или третье поколение тех, кто в свое время приехал в США из Вьетнама, Японии или того же Китая – на волне усиленно «раскручиваемой» Вашингтоном ксенофобии и нелепых обвинений, вроде «китайского вируса», эти люди вполне обоснованно опасаются за свою жизнь, побаиваясь, что «в случае чего» первыми объектами погромов станут именно их дома. Покорно играть роль жертвенных «козлов отпущения» многие из них совершенно не собираются.

У «коронавирусного вооружения» есть еще несколько характерных особенностей. К примеру, то, что на сей раз к прилавкам магазинов соответствующего профиля массово потянулись те, кто ранее и в мыслях не держал иметь дома оружие. Многие такие покупатели вызывают у отпускающих им смертоносный товар специалистов серьезные опасения насчет того, для кого именно будет представлять опасность оружие в их неумелых руках. Другая деталь – впервые в истории США граждане чуть ли не поголовно кинулись пополнять и создавать «домашние арсеналы» в связи со вспышкой болезни. Раньше нечто подобное происходило чаще всего после выступления очередного президента, заявлявшего о намерениях ужесточить правила владения оружием или какого-нибудь массового «расстрела» вроде трагедии в школе Сэнди-Хук.

Вместе с пистолетами, винтовками и дробовиками американцы буквально гребут подчистую боеприпасы к ним. В некоторых торговых точках доходит до введения ограничений по отпуску «в одни руки». Продавцы от души потешаются: «Да им столько за всю жизнь не расстрелять!» Как знать… Мы, как люди русские, вспомним гениальные слова великого Чехова по поводу ружья, висящего на стене в первом акте… Пандемия в США рано или поздно пойдет на спад. А вот жесточайший экономический кризис со всеми его «прелестями», похоже, только начинается. И не только в США. Не станет ли он тем «вторым актом», в котором и выпалит ружьё, "висящее над головами"?