ТЭА
Эльфика! 
ALTER EGO
Пробуждение, как всегда в последнее время, не сулило никаких радостей. Я лежал в постели, полный решимости продержаться до победного конца. До отправления нашей любимой электрички оставалось еще целых полтора часа.
Предки шебаршились на кухне, базарили о чем-то вполголоса. Время от времени они то вместе, то порознь бесшумно просовывались в мою комнату.
- Что-то он в последнее время слишком громко храпит, - шепотом сказала мать. - Меня это беспокоит. Помнишь, в "Здоровье" писали, что от храпа умирают во сне?
- Не от храпа, а от внезапной остановки дыхания, - пробасил отец.
- Тише! - сердито зашипела мать. – Какая, в конце концов, разница, как это называется, если ему грозит опасность?!
Мой отец - отставной майор, голос у него, как у покойного генерала Лебедя, - того самого, который баллотировался в президенты, а стал губернатором. Тихо он говорить не умеет.
- Может показать его врачу? - озабоченно проговорила мать.
- Дрыхнуть надо меньше, - затрубил отец. - Здоровый тридцатилетний мужик сидит на родительской шее, никакой помощи от него не допросишься.
Я натянул одеяло на голову. Кажется, старик завелся - теперь хорошего не жди.
- Ладно-ладно, - примирительно зашептала мать. - Пусть отдохнет. Сам знаешь, сейчас не так легко работу отыскать.
- Терять не надо было! Оболтус!
Последние фразы раздались уже из прихожей.
Я с облегчением перевел дыхание. Похоже, сейчас наконец отчалят.
И действительно! Дверной замок ласково щелкнул, и этот звук музыкой отозвался в моей измученной душе.
Какое все-таки счастье, что у нас есть дача! Этим словом мои старики называют лысый пятачок размером в шесть соток с торчащей посредине избушкой на курьих ножках. Пятачок со всех сторон обнесен невысоким забором из сетки "рабицы", сквозь которую за тобой круглый день наблюдают соседи. Просто какая-то круговая осада. Мрак!
С трех сторон наблюдение ведется постоянно, а с четвертой - там, где калитка, - периодически. По мере проследования очередной партии заключенн... - тьфу ты, дачников, прибывающих из города каждые полчаса.
Если бы я был депутатом, обязательно внес на рассмотрение в Думу законопроект о замене тюремного заключения принудительными работами на дачных участках. Даю голову на отсечение - кривая преступности с бешеной скоростью устремилась бы к нулю.
Два часа дышишь чужим потом и обливаешься своим в тесном безвоздушном пространстве пригородной электрички. Затем трехкилометровый кросс по пересеченной местности с пятидесятикилограммовым рюкзаком за спиной и двумя пудовыми сумками в руках.
Это, так сказать, разминка.
После этого тебя ставят под палящим солнцем в двусмысленную позу и заставляют прямо руками копаться в земле, к тому же старательно унавоженной предками. Китайская пытка под названием прополка.
Старательно опускаешь глаза, чтобы лишний раз не наткнуться взглядом на неэстетично торчащие отовсюду малоаппетитные зады таких же, как ты, бедолаг.
Единственный на свете зад, который возбуждает во мне приятные эмоции, принадлежит моей жене Галке. Поставить бы ее передо мной вместо упитанной соседки Марьиванны в белых панталонах, и, ручаюсь, моя производительность возрастет раз в пять, если не в десять. Но Галка и в хорошие времена обходила нашу дачу стороной.
Спрятаться негде. По нескольку раз в день уныло бредешь в угол пятачка к серому дощатому сортиру с вонючей парашей. К нему на расстоянии вытянутой руки примыкают еще два точно таких же соседских сортира. С тоской смотришь сквозь щелястые стены на копошащихся внутри узников, слышишь звонкое журчание и другие, не менее громкие звуки, происхождение которых не вызывает никаких сомнений, и пулей вылетаешь на воздух, с трудом сдерживая рвотные позывы.
После этой пытки начинаешь терпимее относиться к основной.
А там и вечер - о его приближении уже давно сигналят зудящие полчища комаров. Ну, это разговор особый - "На бой кровавый, святой и правый, марш-марш вперед, рабочий народ!"
Так что, дорогие предки, грешен, конечно, но вы меня на свою дачу никакими калачами не заманите. Разве что под дулом пистолета. Или если уж очень достанете. Это у вас, надо признать, мастерски получается. И пистолет не нужен.
И все же да здравствует дача! Да здравствует свобода! Судя по немалым запасам провизии, которую они заготовили с вечера, мне обломилось верных пять, а то и шесть дней свободы!
Я вытащил из-под подушки небольшую книжицу в бумажной обложке болотного цвета - таких сейчас горы на каждом книжном прилавке. Они учат, как обрести счастье и свободу, как стать богатыми, успешными, независимыми от болезней, как влиять на других людей.
Вообще, конечно, неплохо бы повлиять на родителей, чтобы они подзадержались на даче на пару недель.
Или на Галку. Чтобы она вернулась ко мне. Потому что я отчаянно скучаю по ней. И по своему белоголовому одуванчику Лешке.
Или на Мадам, которая выперла меня с работы за то, что я нечаянно утопил, пардон, в унитазе ее загранпаспорт с шенгенской визой. Паспорт я, конечно, выловил и высушил, но виза, как оказалось, пришла в негодность, и бдительные пограничники из аэропорта дали обалдевшей от неожиданности шефине от ворот поворот.
Я честно рассказал, как было дело. Перед тем, как везти Мадам в аэропорт, я заскочил в офис и забрал у Наташи-секреташи паспорт со злосчастной визой - у нас всегда все делается в последний момент.
Естественно, захотелось посмотреть, как выглядит эта самая виза, а кругом тьма народу. Даже в туалете. Ну, зашел в кабинку, открыл паспорт, и тут кто-то дернулся в дверь. Я его и выронил от неожиданности.
Что было потом, лучше не вспоминать.
А в общем, все это влияние на других людей - чушь собачья.
Ну, положим, Галка, повинуясь гипнозу или магическому воздействию, пустит меня к себе. И я, как прежде, буду встречать ее у дверей, по-щенячьи визжа от радости и виляя хвостом. А она будет старательно уклоняться от моих поцелуев. И оживленное выражение мгновенно сползет с ее личика, сменясь брезгливой, унылой гримасой. Личико при этом станет злым, некрасивым и даже не очень молодым, а я почувствую, как у меня опускается хвост и все остальное.
Положим, Мадам вновь возьмет меня на работу и с усталым отвращением будет регулярно читать нотации, от которых у меня давно увяли не только уши, но и другие части тела, а я буду старательно делать вид, что слушаю.
Как говорят в Одессе: "Мне это надо?"
Разве что родителей можно было бы оставить на даче до упора. Но у них ведь продуктов всего на неделю. Подметут все крупы, консервы и колбасу и перейдут на черствый хлеб с кипятком.
Да ладно, пусть возвращаются. У них, бедняг, и так никаких радостей в жизни не наблюдается, кроме сладкой дачной каторги.
Я раскрыл книгу. На чем мы вчера вечером остановились? Помнится, попалось мне одно прелюбопытное местечко - специально отложил книгу до утра, чтобы почитать на свежую голову.
Так. Чакры нам и задаром не нужны - читали-с. Типы характеров с голыми дяденьками и тетеньками - тоже. Однако, до чего резвая фантазия у автора!
Длинные руки и ноги - шизоид, толстый живот - психопат, впалая грудь - извиняюсь, орал, мягкие страдающие глаза вкупе с сильными руками и сутулой спиной - мазохист. Черт побери, да это же мой обобщенный портрет! И хоть бы одно доброе слово употребил - сплошные ругательства. Словно и не существует на свете нормальных людей.
Ну ладно, пусть себе резвится. А вот и то, что мне нужно.
Субличности. Американская методика - так я и знал. Идиотское слово "субличность" вполне можно перевести хорошим русским словом "душа". Но не в этом суть, господа!
Итак, в каждом человеке изначально живет несколько субличностей или душ. Как правило, одна из них подавляет все остальные, и человек чувствует себя несчастным, неудовлетворенным и нереализованным.
Подавляемые личности можно вывести на поверхность, и тогда человек неожиданно становится неузнаваемым. Робкие и забитые хлюпики начинают командовать и вести за собой, застенчивые дурнушки превращаются в неотразимых, уверенных в себе леди, обжоры с презрением отворачиваются от любимых лакомств.
Оч-чень интересно!
Я захлопнул книгу и начал напряженно размышлять.
У психиатров раздвоение личности называется шизофренией, древние римляне говорили об альтер эго, втором я. Один из героев Ремарка влюбляется в прекрасную пациентку психиатрической больницы - неземную, загадочную девушку, которая после излечения становится заурядной обывательницей и, что самое интересное, полностью забывает о своем романтическом больничном романе. А знаменитые доктор Джекил и мистер Хайд - добропорядочный буржуа и кровавый маньяк-убийца в одном лице?
Так что никакой Америки - все давным-давно известно!
Что во мне живут по крайней мере еще два непроявленных человека - это факт. Их присутствие я ощущаю время от времени чуть ли не с детства.
Одного - назовем его Владимиром Петровичем - отличает сильное стремление к познанию окружающего мира, тайных движущих сил и законов, управляющих жизнью. Дай ему волю, и он станет каким-нибудь магистром тайного знания или, на худой конец, доктором философских наук, а если уж совсем не повезет, - психологом. Моя лень, слава Богу, спасает меня и от философии, и от психологии, и от всех тайных знаний вместе взятых.
Другой - пусть он будет Владимиром - обладает высоко развитым чувством долга и ответственности. Его переполняют альтруистические идеи, к тому же, он патологически трудолюбив. Этот вообще социально опасен. Поддайся ему, и превратишься в обычного лоха, добытчика халявы для всей семьи, а заодно друзей, сослуживцев, дальних и очень дальних родственников, знакомых, мало знакомых и даже совсем незнакомых.
А я сам? Я, Вовка Козявкин - никчемный, никому не нужный, опустившийся мужик, не способный по-мужски ублажить любимую жену или хотя бы отстоять свое право воспитывать собственного сына, не умеющий заработать плевых денег на тачку, чтобы, по крайней мере, освободить своих стариков от неподъемных баулов и чемоданов, - разве я не опасен для самого себя и окружающих?
Должен же быть во мне кто-то еще... Тот, с кем спокойно и надежно, здорово и весело, интересно и легко! Как же его зовут?
Громкий звонок телефона прервал мои размышления.
- Володя? - нежно спросил красивый женский голос.
- Галка! - радостно завопил я в трубку.
- Это Юлия Борисовна, - улыбнулся голос.
Так звали Мадам. Но с ней явно что-то произошло. Уж чего-чего, а нежности по отношению ко мне она никогда не испытывала.
И по имени она меня никогда не звала. Обходилась местоимениями и безличными командами: Зайди! Съезди! Привези!
- Ты сегодня свободен? - голос по-прежнему переливался нежными трелями пастушьей свирели. Кто бы мог подумать, что голос Мадам может звучать подобно флейте! У меня он всегда ассоциировался с фаготом или охотничьим рогом.
- Относительно, - осторожно ответил я.
- Ты уже нашел работу? - встревоженно прозвучало в трубке.
- Что бы сие значило? - удивленно подумал я и, сделав небольшую паузу, дипломатично произнес:
- Пока еще не определился.
- Ты не мог бы заехать ко мне сегодня? Прямо сейчас, - в ее голосе явно послышалось облегчение. - У меня есть к тебе очень интересное предложение.
Я опешил. Мадам превратно истолковала мое молчание.
- Знаешь, Володя, мы тут "волгу" купили, - заторопилась она. - Я решила, пусть будет в твоем распоряжении. Если тебе надо на выходные поехать на дачу или еще куда-нибудь в пределах области - пожалуйста, я тоже не буду возражать.
Уж не издевается ли она надо мной? Хотя вряд ли - к розыгрышам она склонна меньше всего на свете.
- Мне нужно подумать, - выдавил я из себя.
На самом деле мне были необходимы несколько секунд передышки, чтобы взять себя в руки и не завопить от восторга дурным голосом. Прямо в ухо Юлии Борисовне.
- Понимаешь, Володя, - между тем продолжала она, - я хотела поручить тебе некоторые дополнительные обязанности с увеличением зарплаты не менее, чем вдвое.
Все! Больше не могу! Сейчас заору!
Я набрал побольше воздуха, зажал трубку рукой и громко выдохнул, на всякий случай отвернувшись в сторону. Но это не помогло.
- Юлия Борисовна, если можно, я вам перезвоню через полчаса, - еле сдерживаясь, произнес я.
- Конечно, Володя! Я буду ждать твоего звонка, - клянусь, она начала нервничать!
Братцы мои! Да что же это происходит!
Я положил трубку. Кричать было как-то глупо, поэтому я выбежал в коридор и сгоряча подтянулся раз тридцать на отцовском турнике. Если б не низкий потолок, я бы и "солнышко" закрутил, как, бывало, в армии.
Так, теперь в душ! Юлия Борисовна терпеть не может запаха пота. Она говорила мне об этом раз пятьдесят. Наверное, думает, что у меня что-то с памятью.
Одев - впервые! - светлый костюм, подаренный мне Галкой на пятилетний юбилей свадьбы, я подошел к зеркалу и остолбенел. На меня смотрел незнакомый элегантный мэн из тех, что показывают по телевизору. Правда, прическа под горшок с челочкой-лесенкой - мое собственное творение - не совсем сочеталась с этим образом.
Обычно я стригу себя сам - не люблю сидеть в парикмахерской. Но ради такого случая можно съездить в салон - всего-то три остановки на автобусе.
Только сначала разведаю, в чем дело.
Услышав мой голос, Наташа-секреташа радостно затараторила:
- Ой, Володя, нам так плохо без тебя! Твой преемник разбил фару на "мерсе", Юлия Борисовна его уволила. А другой, представляешь, оказался скрытым алкоголиком. Работал-работал, а потом напился и загнал этот "мерс" каким-то жуликам. Пришлось "волгу" купить. А тут его и нашли.
- Кого, его? - я что-то стал плохо соображать.
- "Мерс", конечно. Этого дурака никто и не искал. Они с него сами деньги стребуют.
- Кто, они? - мне вдруг показалось, что я сплю.
- Жулики. Да ерунда все это! Ты мне лучше скажи, ты-то сам как? Где работаешь?
- Пока нигде.
- Слушай, правда?! Вот здорово! А то у нас две машины - и ни одного шофера. Юлия Борисовна только что твой телефон спрашивала. Она тебе звонила?
- Звонила, приглашала на работу.
- Ну и как, придешь?
- Сегодня заеду, Наташ, я сам без вас соскучился.
- Приезжай, Вов, я всех наших предупрежу - мы тебя все время вспоминаем.
- Ставь самовар, через часок буду! И чтобы больше никаких "Вов"! Меня теперь зовут Володя - и никак иначе. И остальным скажи.
- Скажу, а то и правда несолидно. Личный водитель директора, а все Вовка да Вовка. Ну пока, Володь! Ждем!
НЕ ОТДАМ!
Звонок раздался под вечер. Вита уже подкрашивала губы, глядя в крошечное зеркальце, прикрепленное прямо на футлярчике губной помады. Такие удобные помады ей еще не попадались.
Они с Виолеттой Андреевной задержались, чтобы сделать статистический отчет. Все девчонки разбежались по домам кормить мужей и детей, а им, двум старым холостячкам, не впервой оставаться после работы.
- Кто там еще, на ночь глядя? – недовольно проворчала Виолетта Андреевна, поднимая трубку стоявшего на ее столе телефона.
- Тебя, Виточка, - неожиданно сказала она.
- Странно, - вслух удивилась Вита.
Действительно, странно. Как-то так получилось, что к сорока пяти годам поумирали родные, порастерялись подруги, исчезли поклонники.
А ведь еще совсем недавно ей просто проходу не давали – приставали на улице, в транспорте, в магазине. Но это только кажется, что недавно.
Вита была типичной яркой золотоволосой блондинкой с карими глазами и тонкой нежной кожей. Вот кожа-то и сыграла с ней злую шутку – чуть ли не в тридцать пять покрылась вязью мелких трещинок-морщинок, как на старой картине. Словно тончайшая лайка - красиво, да не практично. И никакие, самые разрекламированные кремы не спасали.
Зато волосы не подвели, остались такими же пышными и густыми. Седина на них практически не была заметна, отвар ромашки по-прежнему действовал безотказно, как в юности. Фигура тоже осталась девичьей – ни родов, ни беременностей, ни аборотов, с чего бы ей испортиться.
Издалека Виту и сейчас принимали за девушку. Но при ближайшем рассмотрении заинтересованные мужские взгляды сменялись в лучшем случае равнодушием, а то и насмешливыми ухмылочками.
Умом Вита понимала, что их скорее всего отпугивают не морщинки, а затаившийся в ней страх, отражающийся в глазах, в каждой черточке лица, - страх показаться старой и смешной. Понимать-то понимала, но ничего с этим страхом поделать не могла. Настолько растерялась от свалившейся на голову "старости", что даже не сообразила, что основная масса женщин ее возраста ни издалека ни вблизи уже давно не представляет абсолютно никакого интереса для хамоватых юнцов, а ровесники просто не решаются подойти к стройной и красивой женщине, банально комплексуя.
- Алё-о? – вопросительно произнесла она в трубку.
- Виктория Юрьевна? – вкрадчиво спросил приятный мужской баритон.
- Да, это я, - удивилась Вита. – Что вам нужно?
Вопрос прозвучал довольно резко. Не иначе кто-то из клиентов – дня им не хватило!
- Вы меня не знаете, а я наблюдаю за вами больше месяца, - неожиданно признался голос. – И очень хотел бы с вами встретиться.
- Как это встретиться? – не поняла Вита.
- Разрешите пригласить вас в ресторан? Например, в Софию, - голос немного заторопился. – Это ведь совсем недалеко от вашей работы.
- Откуда вы знаете? – Вите требовалось хотя бы несколько секунд, чтобы прийти в себя от этой неожиданной просьбы.
- Я очень многое о вас знаю. Почти все, - улыбнулся баритон.
И в этот момент в Витином сердце раздался явственно слышный мелодичный звон. Так рождается надежда.
- И что же вы знаете? – спросила она совсем другим голосом, не резким и раздраженным, а мягким, бархатным контральто с легкой примесью кокетства.
Виолетта Андреевна с удивлением прислушивалась к странному разговору.
- Например, знаю, что вы любите заходить в кафе "Шоколадницу" неподалеку от вашего дома, - баритон стал гораздо увереннее. – Знаю, что ваше любимое пирожное - "корзиночка".
- Да, вы неплохо проинформированы, - засмеялась Вита. – Вы что, шпионите за мной?
- А еще знаю, что ваш рабочий день закончился еще час назад и вы сейчас одна в своей конторе.
- А вот и неправда, - подумала Вита, чуть поморщившись.
Немного вульгарное словечко "контора" внесло диссонанс в очаровательную атмосферу наметившейся тайны.
- Ну что же, - сказала она. – Вы совершенно правы, но в ресторан я пойти не смогу, поскольку одета по-рабочему.
- Это не беда! – в порыве вдохновения баритон взмыл ввысь, чуть не сорвавшись на тенор. – Совсем недалеко от вас находится магазин "Лаванда". Там вас экипируют хоть на прием к английской королеве.
- Ничего себе! – подумала Вита.
Она несколько раз заглядывала в этот бутик со спятившими ценами, к которым кто-то невидимый пририсовал лишние нули, и не решилась купить там даже шелковую итальянскую косыночку.
- Не волнуйтесь, - заторопился баритон. – Вам не придется платить ни копейки. Дело в том, что этот магазин принадлежит мне.
Вита молчала. В голове у нее что-то замкнулось.
Позже, когда она пыталась вспомнить подробности, они все время ускользали, словно размытые очертания сна.
Вспоминались алые розы на метровых стеблях, собственное незнакомое отражение в высоченном зеркале примерочной, почти пустой зал ресторана, вышколенный официант в смокинге.
От этого сна она очнулась лишь утром. И поняла, что находится в чужой постели.
Он не спал. Внимательно смотрел на нее. Но стоило ей открыть глаза, как его взгляд сменился обаятельной улыбкой.
Вите стало не по себе – сразу вспомнились морщинки-трещинки, да и от макияжа, наверное, остались отвратительные синяки под глазами.
Незнакомец вел себя на удивление тактично. Ни на минуту не оставляя ее одну, он ухитрялся быть незаметным. Она даже не смогла бы точно описать, как он выглядит, какие у него волосы, глаза.
- Ну вот, теперь мы с вами стали друзьями, - приветливо сказал он, когда Вита, одетая и причесанная, вышла из ванной, и целомудренно коснулся губами ее руки.
- Разрешите пригласить вас к столу.
На маленьком сервировочном столике, робко притулившемся рядом с овальным обеденным столом, стояли красиво упакованные коробки из ресторана, в высокой тонкой вазе из венецианского стекла возвышались те самые розы.
Ловко накрывая на стол, незнакомец ненавязчиво посматривал на нее и загадочно улыбался.
- Итак, вы сейчас вознесетесь к себе на "Олимп", - констатировал он, разливая крепкий чай в красивые фарфоровые чашки. – Угощайтесь, пожалуйста, не стесняйтесь.
Вита взяла с тарелки маленькую тартинку с черной икрой. Она вдруг подумала о том, что не помнит, как его зовут.
- Понимаете, Вика, - резанув ее чужим, непривычным именем, он ласково положил ей на запястье свою ладонь, - мне очень нужна ваша помощь.
Еще до того, как вас приняли в "Олимп", мой магазин заключил договор страхования с вашей компанией на плевую сумму – не более десяти тысяч баксов. И надо же было такому случиться – эта бумага случайно сгорела по халатности бухгалтера.
Я, конечно, мог бы обратиться непосредственно к вашему руководству, но придется объясняться, доказывать, тратить время… Поэтому хочу попросить помощи у вас. Мне нужен всего лишь чистый бланк страхового договора с печатью.
Вита не отвечала. В ней поднималось какое-то непонятное чувство – будто съела живого паука, и он бегает у нее внутри, щекоча ее своими длинными, тонкими лапками.
Омерзительное насекомое щекоталось все сильнее. С трудом сдерживая рвоту, Вита еле успела добежать до туалета.
Она выскочила из квартиры, оставив там свою сумочку с полученной накануне зарплатой. О том, что случилось, не обмолвилась никому из сотрудниц, да и сама постаралась забыть.
Но забыть не удавалось. Казалось, отвратительный паучок, поселился в ней навсегда, то и дело вызывая сильные приступы тошноты. Дошло до того, что она практически перестала есть и в один прекрасный день на глазах у изумленных посетителей грохнулась со стула, чудом не разбив себе голову.
Очнулась Вита в приемном покое больницы. Спасительное оцепенение не давало понимать смысл действий снующих вокруг нее белых халатов. Они что-то делали с ней, о чем-то спрашивали, она вяло и невпопад отвечала.
В том же странно-нереальном состоянии она очутилась среди пузатых беременных женщин в коротких уродливых халатах. На спинке ее кровати висел точно такой же халат.
- Встать можешь? – спросила ее толстая пожилая нянечка с гладким круглым лицом. – Доктор зовет.
- Могу, - Вита с усилием встала и влезла в застиранный халат.
- Интересно, - думала она, едва успевая за бегущей по коридору нянечкой, - почему все женщины мечтают похудеть? – Ведь на таком лице до глубокой старости не появится ни единой морщинки.
Нянечка ввела ее в кабинет и ушла. Молоденькая красавица-врачиха долго расспрашивала Виту, потом внимательно осмотрела ее.
- Аборт будете у нас делать?
Вита остолбенела.
- У вас сильнейший токсикоз, гемоглобин – просто катастрофический, так что тянуть не советую. Да и плод уже давно созрел для аборта, а то поздно будет.
Словно в полусне Вита снова потащилась за нянечкой в другое отделение, села на свободную кровать и, не понимая, что происходит, вопросительно взглянула на нее.
- Сегодня вряд ли успеют, - ответила нянечка на невысказанный вопрос, - хотя, может, и повезет.
На соседней кровати беззвучно плакала женщина примерно Витиного возраста. Время от времени она доставала из-под подушки платок и быстро вытирала мокрое лицо.
- Я видела его, - вдруг сказала она, глядя на Виту опухшими от слез глазами. – Попросите их заранее, чтобы они вам его не показывали.
- Кого? – глупо спросила Вита.
- Малыша вашего, - проговорила женщина сквозь слезы.
И тут Вита очнулась от сонного оцепенения. Отдельные, отрывочные слова слились наконец, словно фрагменты мозаики, в единую картину.
Господи, да неужели у нее будет малыш?
ЕЕ МАЛЫШ?!
В палату заглянула медсестра и позвала ее в операционную.
- Нет, - твердо сказала Вита, - я передумала.
Тут же принеслись две здоровенные врачихи.
- Какого черта кобенишься?! – завопила одна.
- Нагуляла непонятно от кого и кочевряжится! – вторила ей другая.
- Мало того, что целый день у стола вкалываешь, так еще приходится всяких дур уговаривать! – снова вступала первая. – Что, захотела урода на старости лет понянчить?
Вита растерянно поднялась с кровати и нерешительно шагнула к двери.
- Не слушай их! – вдруг пронзительно закричала ее соседка. – Он ведь живой!
И в этот момент Витино сердце затопила нежная горячая волна.
- Живой! Конечно, живой! Мой! Только мой! – пело, звенело, смеялось внутри.
- Не отдам! – сказала она врачихам и вышла из палаты.
Она шла по длинному коридору и всей душой ощущала, как перед ней разворачивается новая жизнь, сверкающая всеми красками и оттенками. Еще вчера казалось, что все лучшее уже позади, а впереди – лишь беспросветная одинокая старость. А сейчас она отчетливо понимала – жизнь только начинается.
Свежие комментарии