«Есть ли счастье от культуры в провинции, и если есть, то какое, кому и от какой»

«ЧИСЛО МУЗЕЙНЫХ ПРОЕКТОВ НА СЕЛЕ ЗАМЕТНО УВЕЛИЧИЛОСЬ, И ИНИЦИАТОРАМИ МНОГИХ ИЗ НИХ ЯВЛЯЮТСЯ ПРИЕЗЖИЕ»

— Павел, с какой целью вы начали изучать музеи и институты культуры в российской провинции?

— Одна из наших задач заключается в том, чтобы выяснить, в какой степени и каким образом культурная сфера определяет субъективное ощущение благополучия у жителей разных российских городов. Грубо (и проще) говоря, «есть ли счастье от культуры», и если есть, то какое, кому и от какой культуры. Поэтому в том, что касается сферы культуры, нас интересуют не столько сами музеи, клубы, библиотеки и так далее, сколько разные социальные эффекты их деятельности. Не столько характер имеющегося культурного «предложения» в том или ином месте, сколько — какие запросы оно удовлетворяет и формирует, а какие — нет.

Разумеется, выяснить, что дает «вся эта культура» ее потребителям и участникам, невозможно без понимания того, как она «устроена». Поэтому в поле мы собираем материал по довольно широкому кругу «культурных» тем — от условий и принципов работы официальных учреждений этой сферы до разных видов культурного досуга, что бы под этим ни понималось, и неинституализированных форм и практик.

Помимо этого «культурно-счастливого» ракурса, у нас с коллегами есть еще специальный интерес к сельским культурным институтам. Он продиктован задачами нашего исследования «новой сельскости» — разнообразных практик, порождаемых новыми представлениями (как правило, городского происхождения) о селе и сельском образе жизни: это и экопоселения, и агротуризм, и переезд горожан в деревню. А также внутренние инициативы по возрождению деревни, возникающие и реализуемые самими сельскими жителями. Словом, нас интересуют разные формы современного культурного производства сельскости (руральности), что и определяет особое внимание к сельским домам культуры, музеям, библиотекам и другим учреждениям как важнейшим элементам этой культурной индустрии, непосредственно занимающимся символическим конструированием деревни.

Нас интересуют не столько сами музеи, клубы, библиотеки и так далее, сколько разные социальные эффекты их деятельности. Не столько характер имеющегося культурного «предложения» в том или ином месте, сколько — какие запросы оно удовлетворяет и формирует, а какие — нет

— Какую роль в этом играют музеи?

— Похоже, что музеи занимают в этом ряду какое-то отдельное место. В последние годы число разного рода и масштаба музейных проектов в сельской местности заметно увеличилось, и показательно, что их инициаторами — не скажу, что большинства, но очень многих из них — являются как раз приезжие. И большая часть этих музеев как раз про деревню. Так что такие музеи оказываются одновременно и проявлениями, и проводниками «новой сельскости»: возникая в результате сельской заинтересованности горожан, они транслируют конструируемые образы деревни новым энтузиастам и интересующимся.

«КАК НАМ СКАЗАЛИ В МЕЗЕНИ АРХАНГЕЛЬСКОЙ ОБЛАСТИ, «КУЛЬТУРА ВЫТЯГИВАЕТ ВЕСЬ РАЙОН»

— Что вы выяснили в результате своих полевых работ?

— Пока у нас есть лишь предварительные наблюдения и осторожные гипотетические заключения. Отмечу несколько моментов.

Рассуждая о теме культуры и счастья, нельзя не признать, что культура, конечно, редко осознается и признается нами как первичная необходимость. Поэтому разговор про то, насколько культура делает кого-то счастливым или, по крайней мере, определяет благополучие, часто вызывает скептическую усмешку. Конечно, мы привычно связываем собственное благополучие с какими-то более материальными и ощутимыми вещами вроде благосостояния, здоровья, работы, семьи, детей и так далее, на фоне которых культура выглядит таким приятным, но не обязательным дополнением.

С другой стороны, приезжая в поле, мы часто встречаемся с ситуацией, при которой именно с культурной сферой связываются надежды на экономическое процветание или, по крайней мере, на обеспечение более или менее стабильного существования. Я имею в виду прежде всего распространенную установку на развитие туризма как на перспективную стратегию комплексного развития территории — естественно, культурной сфере здесь отводится главная роль.

«Музей — драйвер развития территории», — этот лозунг, кажется, еще недавно звучавший как дерзкий вызов, сегодня, по моим наблюдениям, воспринимается как нечто само собой разумеющееся и даже немножко тривиальное (что, конечно, не означает, что все музеи теперь успешно реализуют эту высокую миссию). Да и в отдаленных труднодоступных местах, где надежды на туризм, скажем так, не очень велики, культура зачастую является одной из наиболее доступных сфер занятости, в которой, во-первых, гарантируется стабильный заработок, а во-вторых, обеспечивается более или менее ощутимое финансирование (по большей части бюджетное, но не только), что делает ее одной из наиболее активно развивающихся сфер в регионе. Как сказали нам в городе Мезени Архангельской области, «культура вытягивает весь район». Так что получается, что даже в чисто экономическом смысле «культура» не так уж далека от «счастья».

Еще больше сближений между ними возникает в пространстве эмоции и аффекта: культура служит источником разнообразных впечатлений и переживаний, которые мы связываем если не счастьем, то с удовольствием.

Павел Куприянов на полевых работах

— Бытует такое мнение, что культурная жизнь в провинции не представляет собой ничего интересного, в отличие от крупных городов. Подтвердилось ли это в ходе вашего исследования?

— Обычно перед полевыми работами ты имеешь какую-то картину того, что собираешься изучать. И почти всегда после поля эта картина меняется весьма существенно, а иногда просто радикально. Наш случай не был исключением. Многие наши предварительные представления были более или менее заметно откорректированы, и в целом картина стала гораздо более сложной и интересной, чем казалась изначально. Вот это усложнение и углубление картинки — самый очевидный и наглядный результат полевой работы.

Во-первых, вопреки расхожему представлению о концентрации культуры в столицах и крупных городах и, соответственно, скудости культуры в провинции, оказалось, что ее там много. Много новых инициативных проектов, часто неинституциональных, рассчитанных как на местных, так и на приезжих (фестивали, мастер-классы, перформансы, выставки). И очень много институциональной культуры: домов культуры, домов творчества, культурно-досуговых центров, библиотек, клубов по интересам, детских и молодежных центров и объединений, музеев и музееподобных учреждений, мероприятий, событий, сообществ.

Эта сеть культурных мест, ориентированных на удовлетворение повседневных культурных запросов, очень востребована у разных категорий местных жителей и при этом малозаметна в медиа. Эта плотность культурной ткани, часто невидимая при поверхностном взгляде, очень быстро дает о себе знать в поле: с каждым днем обнаруживаются все новые и новые места, события, люди — так что почти никогда и ниоткуда не удается уехать с твердым ощущением, что все, что здесь есть, ты посмотрел, везде побывал, со всеми поговорил и, в общем, все выяснил.

Во-вторых, эта культура разная. Идея о какой-то более или менее единой провинциальной культуре рассыпается при малейшем соприкосновении с этой самой провинцией. В одном Тутаеве (Ярославская область, — прим. ред.) три (!) театральных коллектива, а в одной Коломне (Московская область, — прим. ред.) четыре (!) музея советского быта, и все очень разные, сделанные в разных стилях, с разными концепциями, рассчитанные на разные аудитории. И дело здесь не просто в разнообразии как таковом, а в том, что эти разные культурные формы и практики по-разному рифмуются с счастьем, удовлетворяют разные запросы и, если хотите, доставляют разное удовольствие.

Идея о какой-то более или менее единой провинциальной культуре рассыпается при малейшем соприкосновении с этой самой провинцией. В одном Тутаеве (Ярославская область, — прим. ред.) три (!) театральных коллектива, а в одной Коломне (Московская область, — прим. ред.) четыре (!) музея советского быта, и все очень разные, сделанные в разных стилях, с разными концепциями, рассчитанные на разные аудитории

Конечно, степень разнообразия культурного предложения в районном центре и в отдаленном селе разная, но даже в последнем случае не приходится говорить о какой-то единой монолитной культуре: нет, это разные инициативы, разные проекты, разные практики. За которыми стоят разные запросы и потребности и разные представления о культуре, не говоря уже о счастье. Ты, условно говоря, едешь в село, думая, что там, в общем, одно «культурное место», скажем, музей. А за несколько дней работы выясняется, что в этом небольшом селе с населением в 200 человек помимо этого музея есть еще полуформальное объединение рукодельниц, действует прицерковный клуб, разные детские кружки при школе и доме культуры, записываются и издаются воспоминания об участниках войны, рождаются разные инициативы по привлечению туристов, совместно с National Geographic реализуется проект по местной истории и проводятся мастер-классы по фотографии с профессиональными фотографами. Что же касается музея, то оказывается, что у него, на минутку, было в селе три предшественника, а кроме того, по поводу нынешнего музея в местном сообществе есть некоторая дискуссия, связанная с разными представлениями о принципах репрезентации села как в самом музее, так и в публичном пространстве в целом.

Наконец, в-третьих, выясняется, что эта самая многочисленная и разнообразная культура сопротивляется какой-то более или менее внятной систематизации. То есть поначалу-то в голове все очень ловко раскладывается по полочкам: вот культура для туристов, а вот — для местных, вот — для пенсионеров, а вот — для подростков, вот — «традиционная», а вот — современная, вот — массовая, а вот — «артхаус». Но чем глубже ты погружаешься в материал, тем труднее тебе распределять конкретные кейсы по категориям и проводить границы. И дело не в том, что твои «ячейки» неправильные — нет, в известной степени все так и есть, и концерт классической музыки весьма далек, скажем, от стрит-арта — но в реальности между ними гораздо больше пересечений, чем можно представить. Эти разные культуры оказываются связаны довольно замысловатыми отношениями, неожиданными альянсами и пересечениями.

Неисчерпаемым источником такого рода примеров для меня стала Коломна. Здесь современный музей авангардного искусства работает при женском монастыре, на совершенно официозном, как кажется, летнем празднике выступают неформальные и очень «живые» молодежные коллективы, а тот самый концерт классической музыки происходит на фоне абстрактных постеров современного художника, причем аудитория его состоит наполовину из фланирующих туристов хипстерского вида, а наполовину из местных пенсионерок — ценителей классической музыки. Словом, поле беспрестанно подкидывает материал, который заставляет тебя снова и снова подвергать сомнению, перелицовывать, перестраивать свои рабочие схемы и категоризации.

Да, и еще, наверное, стоит сказать вот что. В результате наших наблюдений, интервью, размышлений и обсуждений мы пришли к заключению, что, говоря о «счастье от культуры», ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов косвенные, непрямые эффекты от культурных событий или учреждений.

Благодаря «пастиле», как называют эти музеи горожане, Коломна стала заметной точкой на туристической карте московского региона, а «гости города» — неотъемлемой частью коломенской повседневности в туристический сезон

«РАБОТНИК КУЛЬТУРЫ В СЕЛЬСКОМ ДК СВЯЗАН ПО РУКАМ И НОГАМ РАЗНООБРАЗНЫМИ ИНСТРУКЦИЯМИ, ПЛАНАМИ И ТРЕБОВАНИЯМИ»

— Что это за эффекты? Способны культурные события менять, к примеру, экономическую жизнь города или села?

— Появление того или иного культурного места определенным образом преобразует окружающую городскую среду, создает определенный культурный порядок (в терминологии Латура), предписывая одни и исключая другие практики, или когда то или иное культурное учреждение, мероприятие, здание (музей, фестиваль, дворец) становится предметом невероятной гордости местных жителей и оказывается для них архиважным, при том что сами они могут не бывать там годами. Хороший пример — музеи пастилы в Коломне. Будучи, пожалуй, самым известным и эффективным музейным проектом в городе, они изначально ориентированы на туристов. Это не значит, конечно, что местные обходят их стороной и совсем там не бывают, но все же главная целевая аудитория этих музеев — приезжие.

Вместе с тем само появление этих музеев заметно отразилось на местной жизни. Во-первых, эти успешные проекты обеспечивают коломчан (или коломенцев — по этому поводу в городе нет единого мнения) рабочими местами. Во-вторых, благодаря «пастиле», как называют эти музеи горожане, Коломна стала заметной точкой на туристической карте московского региона, а «гости города» — неотъемлемой частью коломенской повседневности в туристический сезон, что, разумеется, имеет не только культурные, но и экономические последствия. В-третьих, «пастила» дала мощный импульс развитию культурной сферы в городе (конечно, главным образом, туристически-ориентированной, но не только) и задала определенную планку культурного проектирования.

Наконец, сами горожане, поначалу скептически относившиеся к этому начинанию, со временем стали более снисходительными и привыкли воспринимать и использовать пастилу (и «пастилу») как бренд. По меткому замечанию одного из наших собеседников, отношение к «пастиле» у местных может быть разным, но однозначно можно утверждать, что пастила стала местной валютой в том смысле, что она устойчиво используется жителями в качестве универсального подарочно-сувенирно-платежного средства.

— В каком состоянии находятся музеи в посещенных вами населенных пунктах?

— С одной стороны, можно ответить на этот вопрос предсказуемым образом: что проблем много, не хватает ресурсов — материальных, финансовых, людских, интеллектуальных (денег, людей, идей). В то же время правильнее все же будет сказать, что у всех по-разному. И дело не в том, что у «кого-то щи пустые, а у кого-то жемчуг мелкий» — просто, как я уже говорил, эта самая культура очень разная: разнонаправленная и по-разному устроенная. Соответственно, и заботы у всех разные: где-то остро нужны деньги на ремонт, а где-то — вдохновение для очередного сценария.

Местные дома культуры, библиотеки и музеи обычно очень сильно страдают, во-первых, от большого количества документации (планов, отчетов и т. п.), а во-вторых, от самой системы нормативно-плановой организации культурной деятельности

Среди более или менее общих проблем, в первую очередь касающихся бюджетных организаций, я бы, наверное, назвал еще заметный бюрократический пресс: местные дома культуры, библиотеки и музеи обычно очень сильно страдают, во-первых, от большого количества документации (планов, отчетов и т. п.), а во-вторых, от самой системы нормативно-плановой организации культурной деятельности. Работник культуры в каком-нибудь сельском доме культуры оказывается не то что ограничен, а просто связан по рукам и ногам разнообразными инструкциями, планами и требованиями многочисленных вышестоящих инстанций. Надо обладать невероятной изобретательностью, талантом и энтузиазмом, чтобы в этих условиях продолжать не просто делать свою работу, но и получать от нее удовольствие. Надо признать, что в полной мере это удается не многим. Вообще, конечно, практики «выживания» культуры в этих зачастую экстремальных условиях заслуживают отдельного исследовательского внимания. И почти всегда — восхищения.

— Какие новые стратегии развития, помимо уже названных вами, вырабатывают музеи и институты культуры?

— Среди новых трендов в провинциальной культурной сфере (впрочем, относительно новых — речь идет о нескольких последних годах) я бы назвал активное развитие столичных культурных инициатив в селе. Они могут принимать различные формы, в большинстве случаев это музеи, но не только: это могут быть фестивали (разовые или периодические), волонтерские и бизнес-проекты, туризм, художественные акции, события.

Любопытно, что они, как правило, преследуют не чисто «культурные» цели, а имеют более широкую прагматику. Общей целевой рамкой для всех этих инициатив является возрождение, сохранение и развитие села. Конкретное наполнение этой идеи варьирует от реконструкции традиции до развития производства, но именно для этой конечной цели все и предпринимается. Сама идея возрождения села средствами культуры может принимать весьма причудливые и разные формы, но в целом, как кажется, можно выделить две модели.

Первая — традиционалистская, почвенническая, можно сказать, руссоистская, в которой деревня маркируется положительно и воплощает такое идеальное пространство, источник и средоточие всего хорошего, правильного и благого, к которому потому и следует стремиться. Деревенское — в том числе деревенская культура — в этой логике представляет собой очевидную ценность, к которой можно «припадать», от которой можно питаться и которую можно и нужно поддерживать, пропагандировать и всячески развивать. Вторая модель — противоположная, условно говоря, модернистская, прогрессистская, в которой положительный полюс закреплен скорее за городом, а деревня, наоборот, оказывается лишенной этой самой «правильной» культуры, обделенной культурными благами и потому нуждающейся в поддержке и в компенсации этой недостачи. В этом случае горожанин оказывается не получателем культурных благ, а их источником. В известном смысле это разнонаправленные проекты: в одном случае это ликвидация культурного дефицита, а в другом культуртрегерство. В одном случае паломничество, а в другом миссионерство.

Интересным примером в этом смысле является город Тутаев: здесь за последние годы сформировалась целая московская «диаспора». Многие из москвичей обосновались здесь уже давно и, казалось бы, давно вросли в местную почву, но при этом в каких-то моментах продолжают оставаться обособленной группой

Иллюстрацией этой второй модели может служить проект «Кружок», начинавшийся как образовательная инициатива московских айтишников в провинции и трансформирующийся сейчас в амбициозный культуртрегерский проект. Это такой довольно чистый случай. Которых, надо сказать, немного. Жизнь, как говорится, вносит свои коррективы, и на практике мы чаще всего встречаемся с причудливым переплетением разных подходов. Скажем, люди, уезжающие из города за «подлинными» культурными ценностями в провинцию, зачастую их там не находят и волей-неволей сами становятся носителями и трансляторами «правильной» деревенской/провинциальной культуры.

Отношения с местными — и с местной властью, и с местными культурными учреждениями, и с самими местными жителями — складываются по-разному: где-то возникает продуктивное сотрудничество, где-то — сохраняется напряженная взаимная изоляция. Интересным примером в этом смысле является город Тутаев: здесь за последние годы сформировалась целая московская «диаспора». Многие из москвичей обосновались здесь уже давно и, казалось бы, давно вросли в местную почву, но при этом в каких-то моментах продолжают оставаться обособленной группой. Большинство из них живут в одной части города (левобережной, наиболее «сельской»), ходят в один храм и, конечно, являются инициаторами разных культурных мероприятий и практик — новых и непривычных для местных жителей. За время работы в Тутаеве нам стало ясно, что это взаимодействие между местными и приезжими, в том числе в культурной сфере, складывается не то чтобы непросто, но, скажем так, нелинейно. Надеюсь, в результате дальнейших исследований мы сможем разобраться, как именно.