Святой Иоанн Златоуст говорил:
"Найди двери собственного сердца, и ты увидишь, что это дверь в Царство Небесное".
Следовательно, молитва - отношение, которое устанавливается между человеком, между видимым и лежащим в его основе невидимым - целым глубинным миром.
Молитва - это искание, исследование в этой области невидимого мира и мира наших собственных глубин, который ведом одному только Богу.
Восторженное изумление и чувство трагичности - вот два источника молитвы.
Изумления, когда мы открываем самих себя, познаём Бога, начинаем видеть, как мир разворачивается перед нами до пределов бесконечности. Но также и чувство трагичности - нашей личной и всеобщей.
Трагично быть слепым, трагична наша неспособность жить в полноту своего призвания, все время ощущать себя пленником своей ограниченности, ослепления.
Трагично видеть мир сбившимся с пути, безбожным, колеблющимся между жизнью и смертью и неспособным выбрать раз и навсегда жизнь и навсегда уйти от смерти.
Итак, в сердцевине основного взаимоотношения с Богом, которое мы называем - молитва - тема встречи.
Эта встреча одновременно и личная и универсальная. Она всегда двойственна.
*"Бог будет всё во всём"*
Эта встреча личная, потому как каждый должен пережить её сам. Её невозможно познать извне или понаслышке; но вместе с тем она имеет и всеобщее значение, потому что в ней мы перерастаем свое поверхностное и ограниченное "я".
К этой встрече мы должны отнестись внимательно, потому что, если не знать её внутренних законов, мы её упустим. Она всегда требует взаимности.
Все, что мы познаем, мы познаем во взаимоотношении. Пока между нами нет связи, никто и ничто не существует для нас. Но в том, чтобы познавать вещи и людей только по отношению к себе, есть большая опасность. Такое познание смещает центр вселенной, сводит все к нам самим и тем самым искажает объекты познания. Представляет их мелкими, мелочными, столь же незначительными, каковы мы сами, каковы наши желания и стремления.
Мы должны признать неумолимую "инаковость" другого. Чтобы мы не делали, как бы глубоко его не знали, как бы тесна не была связывающая нас приобщенность, в сердцевине взаимоотношения всегда остается тайна и мы никогда в неё не проникнем. Это касается и взаимоотношения с другим человеком , и, тем более, с Богом.
В Священном Писании, в книге Откровения есть замечательное место, гле святой Иоанн Богослов говорит нам, что те, кто войдет в Царство Божие, получит от Творца белый камень, и на этом камне, написано имя, которое знает только Бог и тот, кто получит этот камень. Это имя не прозвище, под которым мы себя знаем, которое отличает нас в этом тварном мире времени пространства; это будет наше подлинное имя, вечное имя, которое совпадает с нашей личностью, с нашим существом. Его знает только Бог, и Он нам его и открывает.
В книге английского писателя Чарльза Уильямса есть героиня, молодая женщина, которая погибла при авиакатастрофе. Ее душа освободилась от тела и открывает новый мир, который она никогда не замечала и в который только что попала. Мир невидимый стал для нее единственной подлинной реальностью, а видимый мир ускользает от ее взора.
В какой-то момент она оказывается на берегу Темзы. Она видела реку много раз, видела воду - грязную, жирную, отяжелевшую всми отбросами Лондона и эта вода вызывала в ней отвращение. Но теперь она освободилась от тела и больше не связывает все на свете лично с собой, и она видит воды Темзы как бы впервые.
Она видит их как нечто, вполне отвечающее тому, чем они и должны быть, чем должна быть река, протекающая через большой город. Да, эти воды густые, грязные, они несут к морю все отбросы города, но такими они и должны быть. Они соответствуют своей *роли* , и они подлинны.
И как только она их видит как факт, принимает их полностью, не реагирует на них эмоционально и не может испытывать к ним физического отвращения, поскольку у нее нет тела, она прозревает глубину этих вод. И чем глубже она видит, тем они становятся прозрачнее. Вода казалась ей непроницаемой, пока она отбрасывала на нее свою собственную потемненность, и когда это ушло, она увидела первичную воду. Ту, какой её сотворил Бог. Освободившись от самой себя, она стала способна видеть то, к чему раньше была слепа.
Так бывает и с нами. Если бы мы умели видеть, в той внутренней свободе, которую Отцы Церкви называют "апатия" или "бесстрастие", то есть когда человеком не движет и не управляет ничто внешнее, и он в своей свободе действует изнутри - мы тоже могли бы в окружающей нас плотности различать светоносные глубины людей и предметов.
Свежие комментарии