Это случилось зимой 1443 года. В Рязанской земле объявились татары – как вскоре выяснилось, набегом командовал какой-то неведомый рязанцам степной «царевич» Мустафа. Как уже в наше время установили историки – немудрено, что неведомый. Потому как сегодня этого оглана (царевича) называли бы или казахом, или узбеком, и постоянное его место жительства располагалось довольно далеко от Рязани – в Кыпчакской степи, на территории нынешнего Казахстана.

 

Именно там кочевала так называемая Узбекская орда, к которой и принадлежал Мустафа — человек пока еще непонятной национальности. К тому времени Узбекская орда уже успела отделиться от трещавшего по швам «улуча Джучи», но еще не успела расколоться на две части, одна из которых оставит себе название «узбек», а другие назовут себя «казахами». Первые уйдут на юг, захватят древние города Средней Азии и мал-помалу осядут там, впитав в себя эту древнюю и очень красивую культуру, превратятся в ремесленников и садоводов, хлопкоробов и болельщиков команды «Пахтакор», что, собственно, и переводится как «хлопкороб».

Другие останутся в Кыпчакской степи, номадической цивилизации не изменят, и так и будут кочевать вплоть до сталинской коллективизации. Осевших узбеков, изменивших духовитой степной полыни с зеленью садов, будут считать ренегатами, обзывать их не «узбеками», а «сартами» («оседлыми») и сочинять про них всякие обидные стишки вроде «Озбек — оз агам, сарт – садагам» (Узбек – мой предок, сарт – моя добыча).

Но в целом парочка «узбек-казах» представляет собой своеобразную азиатскую версию «москальско-хохлячьей» дихотомии – это такие же братья-соперники, всегда помнящие о близком родстве, но не упускающие ни малейшей возможности помериться всем, чем только можно помериться.

Впрочем, до этого еще далеко. Пока же оглан Мустафа привел свою орду в далекие земли урусов – прибарахлится.

Ну и, надо сказать, сходил он не без успеха – Мустафа сотоварищи взяли неплохую добычу «повоева власти и села Рязанскиа». Взяв «полон многий», он повернул лошадей, но почему-то не ушел окончательно, а «ста на Поле». Через какое-то время от него в Рязань прибыли ходоки с предложением к рязанцам выкупить полон обратно: оглан решил не тащить добычу в Казахстан, а продать на месте – по вполне божеской цене. Рязанцы, радуясь, что так славно все обернулось, выкупили своих пленников и довольные отъехали обратно.

Но вскоре узнали, что история с Мустафой еще не закончилась. Этот незваный гость никак не мог откланяться, и через какое-то время опять объявился под Рязанью. Но на сей раз не за добычей: «Мустафа же паки прииде в Рязаньна миру, хотя зимовати в Резани: бе бо ему супротивно на Поли нужи ради великиа». Зимовать он решил в Рязани, слышали?

Все это, конечно, со стороны выглядит смешно – «люди добрые, дайте напиться, а то переночевать негде», но на деле комичное поведение Мустафы летописец вполне нормально объясняет.

Дело в том, что зима 1443/44 года выдалась на редкость суровой – «а зима люта и вельми зла, и снези велици и ветри, и вихри силни». Встав «на Поле», Мустафа, по всей видимости, понял, что с добычей он до родных кочевий не дойдет. И не спасет их даже умение косматых татарских лошадок разрывать копытами снег и добывать мерзлую траву – просто добывать было нечего, «Поле все в осень пожаром погоре». «Местные» татары, зная о случившемся, откочевали южнее, а пришедший издалека Мустафа из-за своего неведения и влип, оказавшись в положении хуже губернаторского. Тогда он по бросовым ценам «скинул» весь полон, но пока распродавался, снега, очевидно, еще подвалило, и стало ясно, что татарам не уйти и налегке. Выбор у Мустафы был не богат – помирать в степи или проситься на зимовку к тем, кого он только что ограбил.

Рязанцы, к их чести, вошли в положение незадачливого командира, и дозволили недавнему налетчику остаться.

Тем бы и завершилась эта анекдотичная история, но тут вмешалась Москва, и комедия обернулась трагедией.

Москва, как вы знаете, в то время уже потихоньку пыталась подгрести Рязань под себя, и тамошний великий князь Василий, тогда еще не Темный, узнав о заключенном рязанцами соглашении, осерчал. Дело в том, что татары в последнее время просто повадились наезжать с набегами. Не далее как год назад на Рязань уже приходили набежники, правда, не из Узбекской, а из Большой орды: «Приходиша татарове Болшиа Орды на рязаньскиа украйны и много зла сотвориша и отъидоша с полоном».

Посему нынешних налетчиков князь Московский решил наказать – из Москвы на Рязань вышло войско под командованием воевод князя Василия Оболенского и боярина Андрея Федоровича Голтяева. По пути к нему присоединились отряды «мордвы на ртах (лыжах) с сулицами(короткими копьями) и с рогатинами и с саблями», а уже в рязанских землях к московскому войску примкнули какие-то «казаки рязаньскиа»

(и это первое упоминание о казаках в русских летописях).

Рязанцы же, узнав о приближении московского войска, велели татарам покинуть город – сами, мол, между собой разбирайтесь. Поэтому отряд Мустафы ждал московскую рать в заснеженном поле, на берегу речки Листани. Казалось, комедия продолжается – степное воинство больше напоминало толпу бомжей: «Татари же отнюдь охудеша и померзоша, и безконни быша, и от великаго мраза и студени великиа и ветра и вихра луки их и стрелы ни во что же быша; снези бо бяху велици зело».

Если кто не понял – поясню. Отряд Мустафы оголодал и обморозился, у них практически не осталось лошадей, и биться против московской конницы и «мордвы на лыжах» им пришлось в абсолютно непривычном для кочевников пешем строю, причем в глубоком снегу. Страшный мороз и сильный ветер сделали практически бесполезным главное оружие татар – лук, и полагаться они могли только на свои сабли.

Тем не менее, бой они приняли.

Как вы наверняка догадываетесь, ни русские летописцы, ни русские историки особой любви к татарам не испытывали. Но об этом последнем бое татарского царевича Мустафы все, не сговариваясь, пишут с искренним уважением и к царевичу, и к его обреченному отряду. Мустафа был невезучим атаманом и, наверное, неважным полководцем, но смерть свою он принял красиво. Умер, как подобает истинному воину. Вот как описывает эту битву Николай Карамзин:

«Татары, цепенея от сильного холода, не могли стрелять из луков и, несмотря на свою малочисленность, смело пустились в ручной бой. Они, конечно, не имели средства спастися бегством; но от них зависело отдаться в плен без кровопролития: Мустафа не хотел слышать о таком стыде и бился до изнурения последних сил. Никогда Татары не изъявляли превосходнейшего мужества: одушевленные словами и примером начальника, резались как исступленные и бросались грудью на копья. Мустафа пал Героем, доказав, что кровь Чингисова и Тамерланова еще не совсем застыла в сердце Моголов; другие также легли на месте; пленниками были одни раненые, и победители, к чести своей, завидовали славе побежденных».