Между окончанием наполеоновских войн и 1914 годом на европейском континенте не было всеобщих войн, а количество межгосударственных военных конфликтов значительно сократилось. Тем не менее, в конце XIX – начале XX века геополитическое соперничество между великими державами усилилось, причём усилилось не только военное и экономическое соперничество, но и этническая враждебность по отношению к противникам.

В начале XX века перспектива общеевропейской войны рассматривалась как левыми, так и правыми кругами как потенциальный катализатор революционных перемен. Генерал Хельмут фон Мольтке ещё в 1890 году выражал обеспокоенность тем, что будущие войны больше не будут вестись ради достижения ограниченных политических или территориальных целей, а скорее станут затяжными экзистенциальными конфликтами, войнами за существование, которые могут привести к падению Германской империи [1].

Действительно, Первая мировая война, которая стала кульминацией процесса превращения войны в вопрос тотальной мобилизации и сражений гражданских армий, привела к распаду крупнейших европейских империй – Германской, Российской, Австро-Венгерской и Османской.

Британский историк и исследователь национализма Джон Хатчинсон отмечает, что большинство национальных государств возникло в XX веке как раз в результате распада династических империй в ходе тотальной войны. В своей книге «Национализм и война» он рассматривает взаимосвязь между национализмом, войной и падением империй. Некоторые тезисы из этой работы Хатчинсона и рассмотрим в данном материале.

Связь между войнами и национализмом

По мнению Джона Хатчинсона, национализм, особенно в сочетании с войной, был важным фактором в формировании государств. Традиционно принято считать, что нации и национализм являются относительно современными явлениями, возникшими в результате противостояния элит и политических структур, однако Хатчинсон утверждает, что нации и национализмы возникли независимо от государств ещё в раннем Средневековье. Национализм может как стимулировать развитие государства, так и дезинтегрировать его во время конфликтов [1].

Борьба за политическую гражданственность часто была связана с готовностью пожертвовать собой ради нации. Идея самопожертвования связана с концепцией Энтони Смита о том, что нации являются моральными сообществами. Кровь «жертвы за народ» рассматривалась в качестве важного ритуала в становлении нации в прошлые века. И действительно, для многих националистов XIX в. право на национальную независимость было неразрывно связано с войной и боевыми действиями [2].

Энтони Смит и Джон Хатчинсон демонстрируют, что, с одной стороны, война необходима, чтобы создать общие коллективные представления, трагический опыт и память, отсылки к которым будут определять содержание, форму и границы национальной идентичности, а в её воплощённой форме – гражданство. С другой стороны, войны необходимы, чтобы заострить и мобилизовать существующие представления о себе и оппоненте [3].

Описывая роль войн в создании или воссоздании национальной идентичности, Дж. Хатчинсон говорит о так называемом «мифе о войне». Он полагает, что войны часто действуют как «мифомотор» (эксклюзивный термин Хатчинсона) в конструировании разного рода мифов в сознании населения, став организационной основой для объяснения разного рода событий и оценки их места в мире для определённой нации [2].

Можно привести аргументы в пользу того, что существует прямая связь между новыми формами ведения войны, гражданством и массовой национальной идентичностью. Это не означает, что развитие гражданского общества связано только с войной, скорее стоит говорить о том, что конкретные конфликты привели к новаторским инновациям, которые оказали на это самое гражданское общество глубокое влияние [1].

В частности, наполеоновские войны и Первую мировую войну можно охарактеризовать как войны, которые заложили основу для революционных моделей отношений государства и общества. Так, введение всеобщей воинской повинности и народная мобилизация во Франции в период 1789-1815 годов имели демократизирующие и национализирующие последствия, хотя они также породили альтернативные авторитарные политические модели, которые ограничивали их радикальный потенциал [1].

В Германии в начале XIX века прусская монархическая концепция армии как школы нации конкурировала с либеральным конституционным движением, которое поощряло добровольцев 1813 года. Отто фон Бисмарк, воспользовавшись националистическими настроениями, объединил германские государства под властью монархии Гогенцоллернов посредством серии коротких войн. Он также ввёл всеобщее избирательное право для мужчин в 1871 году, но ограничил власть рейхстага, маргинализировав немецкий либерализм [1].

Можно утверждать, что война играла решающую роль в определении условий интеграции масс в государство. Например, военное поражение Франции в 1870 году привело к падению империи и смене режима на более демократическую, республиканскую форму правления. Аналогичным образом победы Бисмарка над Австрией и Францией позволили ему установить авторитарное прусское правление в объединённой Германии.

Первую мировую войну, как первую тотальную войну, можно в какой-то степени считать переломным моментом в формировании массовых национальных государств.

Национализм как объединяющий и как разобщающий фактор

Войны XX века между промышленно развитыми странами требовали не только эффективного привлечения молодых людей к военной службе, но и мобилизации всего общества на производство и поставку вооружений в огромных количествах. Государства были вынуждены отказаться от старых, либеральных рыночных методов и перейти к прямому контролю за экономикой: установлению цен, регулированию труда, контролю за транспортировкой и распределением продуктов питания и т. д. Этого можно было добиться только путём народной мобилизации и усиления мер социального обеспечения [1].

В условиях Первой мировой войны с её тяжёлыми лишениями, катастрофическими потерями и нарастающим вмешательством государства в самые разные сферы общественной жизни убедительное обоснование легитимности государства – как спасителя нации от врага – приобрело особенно важное значение.

Как отмечает историк Оливер Мюллер, влияние национализма как в Германии, так и в Англии во время Первой мировой войны проявлялось практически повсеместно:


Главной политической силой в XX веке, вопреки расхожему мнению, был не коммунизм, а национализм. В 1914 году марксизму был нанесён сильнейший удар, от которого он так и не оправился. Маркс, его последователи и преемники верили, что классы являются более важной реалией, чем нации, что экономическая мотивация определяет мысли и верования людей. В действительности всё оказалось наоборот. В 1914 году у немецкого рабочего оказалось больше общего с немецким фабрикантом, чем с французским рабочим. В 1914 году интернациональный социализм сразу растаял под жаром националистических эмоций [5].

Однако национализм был не только объединяющим, но и разобщающим фактором: его широкое распространение привело к углублению уже имеющихся этнических и классовых конфликтов. Например, война усилила националистическое недовольство в Ирландии из-за отсрочки с установлением самоуправления, кульминацией которого стала ирландская война за независимость.

Кроме того, огромные потрясения и участие в экзистенциальной борьбе породили хилиастические мечты о преобразовании послевоенного мира. В Германии, которая потерпела поражение, это привело к революционному свержению Второго рейха социал-демократами, а в царской России – к большевистской революции [1].

Опыт тотальной войны также привёл к конфликту между конкурирующими идеями национальной идентичности и государственности.

Война, революции и крах империй

Национализм в определённой степени трансформировал геополитику в XIX веке, что привело к радикальным изменениям в отношениях между империей и меньшинствами. Он позволил государствам мобилизовать большое количество совершенно разных слоёв населения в свои армии. Объединение Германии, в частности, привело к созданию нового мощного национального государства, которое изменило баланс сил в Европе. Осознание силы национализма привело к тому, что империи стали использовать его и в период Первой мировой войны, однако помимо объединяющего фактора это также привело к усилению внутренних конфликтов и противоречий [1].

Чтобы противостоять военной мощи национальных государств, имперские элиты балансировали между подавлением и удовлетворением национальных чувств, одновременно стремясь централизовать и модернизировать свои административные структуры и правовую базу. Эта динамика породила напряжённость в отношениях между консерваторами и реформаторами, а неравномерность модернизации порождала националистическое недовольство между меньшинствами и доминирующей нацией в имперском государстве [1].

Первый серьёзный националистический вызов возник после Французской революции и возвышения Наполеона, когда французские массовые армии разгромили профессиональные армии императорских династий, разжигая националистические устремления среди поляков, итальянцев и немцев. Однако династические империи объединились, чтобы победить французов – особого внимания заслуживает способность Российской империи внедрять военные инновации и мобилизовывать огромное количество солдат, руководствовавшихся патриотизмом и религиозными мотивами во время русских кампаний 1812-1814 годов.

Несмотря на победу великих держав и то, что на Венском конгрессе державы-победительницы (Пруссия, Российская империя, империя Габсбургов и Великобритания) заключили союз, дабы избежать будущей европейской войны, которая могла бы спровоцировать революционный национализм, националистические настроения в Европе постоянно росли.

Дж. Хатчинсон отмечает, что в преддверии Первой мировой войны континентальные империи были охвачены национализмом, который усугублялся использованием националистической пропаганды против имперских соперников. Россия, которая позиционировала себя защитницей славянских народов в войнах против османов поддерживала стремления сербов противостоять Габсбургам. Османская империя, в свою очередь, настроила армян и крымских татар против России, а Австро-Венгрия разжигала националистические настроения на Украине [1].

Опасения сербского ирредентизма побудили правительство Габсбургов использовать убийство эрцгерцога Франца Фердинанда в качестве оправдания для превентивной войны против Сербии. Это решение было поддержано Германией, которая опасалась, что возможное поражение и распад Австро-Венгрии приведет к её стратегическому окружению Францией и Россией. Россия, проводившая политику панславизма, была вынуждена поддержать Сербию. Османы, в свою очередь, вступили в союз с Германией рассчитывая на создание этнонационального турецкого государства, преследуя цель «очищения» своей территории от этнических меньшинств [1].

Тем не менее великие династические империи рухнули только во время беспрецедентной тотальной войны 1914-1918 годов. При этом многонациональные империи были первыми, кто пал жертвой масштабов и интенсивности войны. Как отмечает Энтони Смит, длительная и тотальная война, как правило, усиливает национальное или этническое самосознание и, следовательно, разрушает многонациональные государства [6]. Однако даже для этнически однородных государств подобные войны являются тяжёлым испытанием.

Если говорить об Австро-Венгрии, то в течение первых двух лет войны её подданные преданно сражались за империю, однако, после того как в 1916 году были понесены огромные потери, началось этническое дезертирство. Невыносимое давление войны на гражданское население привело к военному краху и повороту к национальной независимости в качестве решения кризиса.

Неэффективность государственного аппарата империи привела к снижению производительности сельского хозяйства и перебоям с поставками продовольствия войскам, что привело к голоду. К 1917 году недовольство в тылу и в армии привело к нежеланию славян подчиняться приказам австро-немецких и венгерских офицеров [1]. После военного поражения в Венгрии, Богемии и даже Вене вспыхнули беспорядки, и в итоге, когда император подписал перемирие с Антантой, Чехословакия уже провозгласила независимость, а империя распалась.

Поражения России в войне с Германией, наряду с огромными потерями и массовым голодом, привели к двум революциям – Февральской и Октябрьской, а также к поражению русской армии. Переговоры по Брест-Литовскому договору (март 1918 года) сопровождались массовыми националистическими волнениями и мятежами.

Османская империя к 1917 году она понесла огромные потери и исчерпала свои экономические и военные ресурсы. Османскую империю временно спас крах Российской империи, после чего она попыталась создать буферные государства на Кавказе и отобрать у Британии Багдад и Палестину. Однако османы были не в состоянии противостоять британским войскам и после оккупации Стамбула британскими и французскими войсками Османская империя рухнула.

Заключение

Распад империй и образование на их месте национальных государств вызвали небывалый до этого рост национализма в мире и особенно в Европе. Этому, в частности, способствовал принцип самоопределения наций, который был привнесён в международные отношения американским президентом Вудро Вильсоном. В целом рост национального самосознания, национализма и патриотизма после войны был закономерным явлением.

Однако в побеждённых странах, а также государствах, воевавших на стороне победителей, но не удовлетворённых результатами победы, что наиболее наглядно проявилось в Италии и Японии, произошёл лавинообразный рост радикально-националистических настроений. В Германии унизительный Версальский договор и последующая политическая и экономическая нестабильность Веймарской республики положили начало гражданской войне между левыми и правыми. Отсутствием легитимности у нового государства и социально-экономической нестабильностью смогли воспользоваться национал-социалисты, которые в итоге пришли к власти.

Подводя итог, следует отметить, что война в сочетании с национализмом сыграли важную роль в крахе империй и становлении новых национальных государств. Как отмечает Джон Хатчинсон, национализм тем или иным образом способствовал экономическим, политическим и военным революциям, которые изменили баланс сил в мировой политике.

Использованная литература:
[1]. John Hutchinson, Nationalism and War. Oxford: Oxford University Press, 2017.
[2]. Андрей Денисов. Практика этнической мобилизации через призму теории национализма Джона Хатчинсона. Вестник Пермского университета. Политология / Bulletin of Perm University. Political Science, 2018, (4), 49–61.
[3]. Алюков М. От национализма к войне или от войны к национализму? The Journal of Social Policy Studies, 15(4), 2017.
[4]. Цитата по: Müller S.O. Die Nation als Waffe und Vorstellung: Nationalismus in Deutschland und Großbritannien im Ersten Weltkrieg. – Göttingen: Vandenhoeck und Ruprecht, 2002.
[5]. См. Олег Пленков. Триумф мифа над разумом (немецкая история и катастрофа 1933 года)». – СПб.: Изд-во «Владимир Даль», 2011.
[6]. Anthony D. Smith. War and ethnicity: The role of warfare in the formation, self‐images and cohesion of ethnic communities. – 1981. Ethnic and Racial Studies, 4, 4, 375-397.