Эльфика
6. ДУШЕГУБ.
Федор Семенович считал, что знает себя хорошо. А также все свои сильные и слабые стороны. К сильным сторонам он относил упорство, целеустремленность, конкретность, прямоту, организованность, решительность, умение вычленять из шелухи слов драгоценные крупицы полезной информации, анализировать ее и делать правильные выводы. Слабые стороны… До сих пор Федор Семенович был уверен, слабых сторон у него просто нет. Он каленым железом выжигал в себе малейшие намеки на то, что он ненавидел: лицемерие, словоблудие, лизоблюдство, соплежуйство и прочие неприятные проявления слабости.
Когда в Игре он встретился лицом к лицу со своим Организмом, не было ни истерик, ни обмороков, ни хватаний за сердце, ни прочих «бабских штучек» – Федор Семенович мгновенно оценивал изменения в окружающей среде и, по обыкновению, тут же просчитывал пути выхода с наименьшими затратами энергии и времени.
Но вот сейчас он пребывал в некотором сомнении. То, что поведал ему его собственный Организм, он решил принять как данность – потому, что проверить все это было в принципе невозможно, а стало быть, нечего и время тратить.
Итак, к полезной информации можно было отнести следующее: в Игре подсознание строит образы, отражающие реалии внутреннего мира игрока. Изменить игровую ситуацию можно, необходимо просто изменить стереотип поведения. То есть произвести действия, непривычные для себя. Можно вмешиваться в чужие ситуации – если считаешь нужным. За все насчитываются баллы и бонусы, но это Федор Семенович счел информацией для текущего момента маловажной. Долговая Яма – это подсознательный образ, указывающий на то, что Федор Семенович влез в большие долги – и, как утверждал Организм, задолжал он самому себе.
Оставалось только выяснить, каким образом эти долги можно отдать, или хотя бы разработать проект реструктуризации. Но Организм этого не знал. Он вообще, по всему видать, от рассказа утомился и выглядел плоховато.
Но Федор Семенович недаром слыл дальновидным и прозорливым руководителем, умеющим мобилизовать все ресурсы в самой безвыходной ситуации. Он твердо знал: из любого тупика существуют по меньшей мере два выхода. Больше – бывает, меньше – нет. И если он пока этого выхода не видит, так это только потому, что информации недостаточно.
И Федор Семенович принял единственно верное в данной ситуации решение: продолжить сбор информации в расширенном режиме.
- Что-то ты, братец, выглядишь истощенным, - обратился он к Организму. – В чем дело?
- Ты, Семеныч, меня спрашиваешь? – приподнял брови Организм. – Я ж твой… Довел, стало быть…
- Погоди! – остановил его Федор Семенович. – Врешь. Я за здоровьем слежу! Зарядка, бассейн, теннис и все прочее – регулярно. Ты должен быть как у космонавта. А ты вон… Смотреть страшно.
- Путаешь ты, Семеныч, - вздохнул Организм. – Зарядка, бассейн, теннис – это для тела. Ну так тело у тебя очень даже в форме. А в меня ж не только тело входит! Понимать надо…
- Ну так доложи конкретно, что там еще в комплект входит! – потребовал Федор Семенович. - И покороче постарайся!
- Ладно, буду предельно краток. Каждое тело укомплектовано Душой. О Душе-то, Семеныч, ты и забыл!
- Мракобесие, - твердо сказал Федор Семенович. – Поповские враки. Души не существует. Материализм ее наличие отрицает.
- Слушай, Семеныч! - воззвал Организм. - А тебе самому-то не надоело? Твоему материализму за счастье все отрицать! «Генетика – лженаука», помнишь? А сам колбасу из генетически модифицированной сои жуешь, и ничего. «Кибернетика – продажная девка империализма», было? А сам торчишь в пространстве, порожденном компьютерными технологиями, и не знаешь, как выбраться из виртуальной Долговой Ямы. Ты правде-то в глаза посмотри, Семеныч!
Федор Семенович открыл было рот, чтобы дать отпор зарвавшимся демагогам в лице собственного Организма, но тут же передумал. Федор Семенович слыл строгим, но справедливым руководителем, и к критике в свой адрес относился в целом толерантно. А в данном случае Организм во многом был прав: и про генетику, и про кибернетику, и главное – про Долговую Яму, которая оказалась вполне реальной и ощутимой.
- Хорошо. Излагай! - приказал Федор Семенович. – Я слушаю. Какой правде я должен посмотреть в глаза?
- Ты вот говоришь, истощенный я, дескать, смотреть страшно. А ты хоть раз задумался, чем ты меня питаешь?
- Ты, Организм, как неродной какой-то! Странные вопросы задаешь. Чем я тебя питаю? Вкусной и здоровой пищей. Иногда деликатесы себе позволяю: черную икру там, буженинку, осетринку. Но основной упор – супы, фрукты, овощи. Алкоголем, никотином не травлю вовсе. Лекарства, конечно, ввожу – но исключительно по рекомендации лечащего врача, никакой самодеятельности. Другой Организм жил бы да радовался, а ты, похоже, чем-то недоволен?
- Недоволен, - подтвердил Организм. – И уже понял, в чем твоя беда. Ты, Семеныч, о главном источнике человеческого питания не знаешь. Ты его вообще отрицаешь!
- Я ничего не отрицаю, - нахмурился Федор Семенович, - но и на веру не принимаю. Ты мне разъясни и докажи по уму, чтоб все по полочкам разложено было.
- По пооолочкам, - с усмешкой протянул Организм. – Вот ты всегда, Семеныч, все стремишься по порядку разложить, пронумеровать, прошнуровать и печать поставить. В тебе уж ничего живого почти и не осталось! Ходячий руководящий агрегат. Бездушный ты человек, вот что я тебе скажу!
- Это я-то бездушный? – удивился Федор Семенович. – С чего бы вдруг?
- А скажи мне, ты когда в последний раз по душам с кем-нибудь разговаривал? Или душевные порывы испытывал? Или за душу тебя что-нибудь взяло? Или пробрало до глубины души? Ну, хоть посидеть-то душевно с кем доводилось за последние лет 20? Душу свою ты кому-нибудь открыл?
- Погоди, не части, - остановил Организм Федор Семенович. – Не могу я так, с кондачка. Мне вспомнить надо.
Он честно постарался вспомнить, когда же в последний раз… Но как-то не вспоминалось. Работал – да, честно. Руководил умело. Поступал по совести. В глаза людям смотреть не стыдно было. Но вот душевности в этом Федор Семенович при всем желании как-то обнаружить не смог. Режим дня… Дисциплина… Графики… Порядок… Правила… Моральный кодекс строителя коммунизма… Производственная необходимость…
- Не помню, - честно признался он. – Может быть, давно когда-нибудь…
- Ага. В детстве! – язвительно вставил Организм. – Ты уж хочешь верь, хочешь проверь, но каждый человек с Душой рождается, и дана она для Любви. Это и есть энергия жизни, вечный источник питания, без этого организм чахнет! А ты «чего выглядишь плохо?»…
- Ты когда в последний раз любовь испытывал, а, Семеныч? – продолжал давить Организм. – Когда припадал к живительному источнику?
Любовь… Федор Семенович вспомнил жену, которая умерла уж почти 15 лет назад. Женился он на ней, потому что время пришло, и любви там особой не было – положено мужчине семью завести, детей народить – ну и вот. Девушка была серьезная, самостоятельная, не финтифлюшка какая-то. Женой и матерью она оказалась подходящей, хозяйство вела толково, в дела мужа не лезла, шуб-брильянтов не требовала. Уважал ее Федор Семенович, и горевал искренне, когда она ушла. Но любовь? Нет, пожалуй, ничего такого с женой у него не случилось. Просто – жили, ну и все.
Дети? Когда дочка родилась, он радовался, конечно, но тогда молодой еще был, мотался по всей стране по командировкам, некогда ему было о домашних делах думать, так и не заметил, как выросла, заневестилась. Теперь вышла замуж, живет в далекой стране, звонит отцу регулярно, о здоровье справляется, а он – о внуках, ну и все. Дочь он, конечно, любил, но как-то сурово, отстраненно… Без эксцессов, в общем.
А сын родился – так он к нему сразу стал относиться по-мужски, никаких этих «муси-пуси», воспитывал строго. Хвалил редко, наказывал часто, но по справедливости. Сын и вырос похожим на отца: такой же башковитый, мастеровитый, честный и добросовестный. В общем, правильный мужик! Федор Семенович к сыну относился к сыну сдержанно, по-мужски, втайне гордился им, но душевности между ними тоже особой не наблюдалось.
Внуки… Дочь пару раз привозила их в Россию, ненадолго – какие-то чужие дети, непривычные, шумные и развязные, по-русски почти не говорят, Федор Семенович как-то их даже сторонился – хотя положенные подарки подарил, и на машине своей повозил, в зоопарк сводил и на катере покатал. Но все равно – любовью к ним не воспылал. А вот сын вообще женился поздно и с детьми как-то не торопился.
«Любовь… Да была ли она вообще в жизни? – пытался вспомнить Федор Семенович. – Похоже, что и не было…Или была, да я не заметил?».
Федор Семенович вдруг почувствовал, что грудь как-то повело, сдавило. Непорядок, надо бы разобраться и поправить…
Может, работа? Работать Федор Семенович любил и умел, и руками, и головой, и получал от этого процесса удовлетворение.
- Организм! – позвал Федор Семенович. – Вспомнил. Любовь к работе – считается?
- Считается, Семеныч, - отозвался Организм. – За счет этого и существуешь, можно сказать. Хоть что-то у тебя в жизни для души есть…
- Для души… А какая она, эта душа? – спросил Федор Семенович. – Где она базируется?
- Как где? Здесь! – ответил Организм. – Храню как зеницу ока. Хочешь, покажу?
- Конечно! Что ж ты, брат, мне голову морочишь столько времени? Давай, показывай.
Организм полез в складки своего рубища, покопался и достал что-то маленькое, бережно завернутое в белую тряпицу. Расправил тряпицу на ладони и протянул Федору Семеновичу. Тот наклонился и замер: на тряпице лежало нечто, больше всего напоминающее мумифицированную летучую мышь – темное, скукоженное, полувысохшее, с едва угадывающимися слабенькими крылышками.
- Это что? – недоуменно спросил Федор Семенович, подняв глаза на Организм.
- Это твоя Душа, - сказал Организм, нежно покачивая уродца на ладони. – Наша Душа, Семеныч.
- Так она же того… Засушенная какая-то? – не поверил Федор Семенович. – Разве так душа выглядеть должна?
- Нет, конечно, - вздохнул Организм. – Если Душу любовью питать, так она совсем другая – большая, распахнутая, разноцветная, и крылья у нее вполнеба. «Полет души», «душа воспарила», «широта души» - это ж не случайно говорится! А твоя вон еле дышит… Мало в твоей жизни Любви, Семеныч! Нечем ей питаться…
- В кино видел… В концлагерях так люди выглядели, - вспомнил Федор Семенович. – Высохшие, кожа да кости, и черные все… Сколько душ там фашисты загубили! Так выходит, и я от них недалеко ушел?
- Выходит, Семеныч. Вот и получается: душегуб ты! Форменный душегуб…
Федору Семеновичу стало совсем уж не по себе. Его тренированный ум оценил информацию, проанализировал и выводы сделал. Прямо сказать, неутешительные! Правда оказалась какой-то уж слишком шокирующей. Это что ж получается: всю жизнь считал, что живет правильно, по уму и по совести, не убивал, не воровал, не хапал почем зря, излишеств и соблазнов избегал, а теперь вот наглядный результат – ссохшаяся, сложившая крылья Душа и Организм, похожий на юродивого старца??? И это – итог его жизни???
- Семеныч, да не переживай ты так, - тронул его за плечо Организм. – Все образуется. Это ж еще поправить можно.
- Как…поправить? – внезапно севшим голосом отозвался Федор Семенович. – Ты ж сказал – Любовь? Кого ж я тут, в Яме, любить-то должен?
- Себя, Семеныч. Начинать всегда надо с себя. Ты ж сам знаешь!
- Да как это оно – любить себя? – с досадой повел плечами Федор Семенович. – Цветы себе что ли, дарить? СМСки посылать? Что делать-то надо?
- Да не СМСки себе надо посылать, а Любовь, - ответил Организм. – Ну как тебе еще объяснить? Я не знаю… Ну не может быть, чтобы у тебя в жизни не было Любви! Ты вспомни, пожалуйста! Залезь поглубже в Душу!
- В душу, говоришь? – прищурился Федор Семенович. – А ну, дай сюда!
И он осторожно взял из рук Организма тряпочку со своей замученной отсутствием Любви Душой.
- Поближе… Прав ты, старик, вот ведь что! Я и сам всегда говорю: «Надо быть ближе к народу! И к производству тоже. И к событиям – чтобы в самой гуще». А то когда издали на все это смотришь, все сплошным фоном кажется, а детали и не разглядеть. Так вот ты говоришь, я Душу свою не знаю – ну, так самое время и познакомиться!
Он устроился у стенки на полу и стал внимательно рассматривать Душу. Кого-то она ему смутно напоминала. Такое же тощенькое хрупкое тельце, крылышки, легкое пульсирование, вроде как сердчишко бьется… Что ж это было? И вдруг он как будто провалился куда-то, или наоборот – расширился, и оказался на дворе дома своего детства, стоял и держал на ладонях птенца. Тот, видать, из гнезда выпал, и жрать хотел, клювик все разевал. И маленький Федя возился с птенцом, червяков ему копал, воду в клювик капал, и чувствовал к нему… ну, может, это и была та самая любовь, о которой Организм толковал?
А в картинку тем временем вошла бабушка, в руках лукошко несла, а в лукошке – малина.
- Покушай, Феденька, я вот ягодки тебе набрала. Сиротинушка ты моя…
У Федора Семеновича вдруг странно защипало глаза. Вспомнилось, как на родителей обижался. Родители у него были людьми партийными, ответработниками, и Федора к порядку сызмальства приучали. Подъем в 6 утра, ледяной душ, пробежка в любое время года, над столом – распорядок дня, и попробуй его нарушь! Никакие телячьи нежности в семье не приветствовались, Федор и не требовал. Мама часто повторяла фразу: «Жить надо по совести». А отец внушал: «Делай все по уму». Федор слушался и делал. Бабуля, правда, его любила, жалела, только ушла рано. А потом уж все как-то совсем сурово стало. Училище, армия, институт. Не до любви!
Долг свой сыновний он по отношению к родителям честно исполнил: не забывал, помогал. Но больше по обязанности, по принципу «вы меня вырастили – я у вас в неоплатном долгу». Душа при этом не трепыхалась – от разума все шло. А потом, когда родителей не стало, не раз приходила мысль: «Вот жизнь вместе прожили, а вроде так и не поговорили как следует». Но Федор Семенович решительно прогонял эту мысль: чего еще, о чем разговаривать-то? Все по уму! Но сейчас вот глаза защипало еще сильнее…
Вспомнил Федор Семенович молоденькую сокурсницу Тоню, которая смотрела на него огромными синими глазами так, что, казалось, свет от них шел. Тоня была смешливая, веселая, озорная, парни за ней толпами ходили. Молодой, но основательный не по годам Федор с неодобрением думал: «Учиться надо, а не по свиданкам шлындать!». Но она все время притягивала его взгляд, хоть подходить к ней он даже и не пытался. А однажды Тоня сама пригласила его в кино. У него по всему телу жар волной пошел, и сердце забилось часто-часто. Он испугался этого непривычного состояния и грубо ответил ей: «Приличным девушкам навязываться не пристало!». Сейчас он вспомнил, как она замерла, как в глазах отразились непонимание и обида. А потом она просто повернулась и ушла, и уже больше никогда не смотрела в его сторону. И Федор уговаривал себя: «Молодец! Правильно поступил, честно, по-комсомольски!». Хотя в глубине души ворочалось что-то такое, то ли стыд, то ли вина, то ли сожаление, но он придавил в себе это чувство… Придавил?
- Прости меня, Тонечка! – вырвалось у него против собственной воли. – Я ведь до сих пор не забыл… Может, это и была любовь? А я тебе в душу плюнул… Эх, и верно – душегуб я! Душегуб!
Глаза Федора Семеновича щипало уже просто нестерпимо, а тут и Организм добавил:
- Ты, Семеныч, разумом-то управлять научился, поэтому приказываешь ему забывать все, связанное с чувствами. А только оно никуда не девается, сложено в тебе до поры-до времени, ждет своего часа.
- Какого…часа? – сдавленно проговорил Федор Семенович, не открывая глаз.
- Когда заглянешь ты себе в душу… И увидишь там все, о чем до сих пор даже думать не хотел. И достанешь оттуда всю свою доброту, всю нежность… Когда ты чувствам волю дашь! Тогда ты и освободишься из своего многолетнего плена… И душа твоя расцветать начнет, расправляться.
И тут с глазами Федора Семеновича случилось что-то странное. Казалось, веки взорвались, и из глаз потоком хлынули слезы. Он всегда считал слезы непозволительной слабостью, он всю жизнь не позволял чувствам взять верх над разумом, он себя плачущим и не помнил. А тут – ничего не смог поделать. Лицо заливали слезы, капали вниз, и поэтому Федор Семенович не видел, как зашевелилась, встрепенулась, а потом стала расти и разворачиваться его черствая, засушенная, измученная отсутствием Любви, но все еще живая Душа.
_________________
Свежие комментарии