Главная опасность для любого государства — неверующие…
Посоветовали остроумные Читатели под одной атеистической статьёй: по всем правилам приличия (строго по Карнеги) ваш покорный слуга не должен кое о чём писать. Поскольку внимательные к чужим чувствам люди (мастера бесконфликтного общения) категорически не должны касаться вопросов: интима, политики и религии. Вдруг там речь зайдёт о сакральном понятии «Вера» — основе основ всякой любви, политической пропаганды и церкви (конец цитаты).
Глубоко копнули, благодарю. Действительно, вера есть убеждённость без доказательств, повелевает поведением человеком не в рациональной, а в эмоциональной сфере. Через хлипкую перегородку соседствуя с… сексом, скорее всего.
Здесь разверзается глубочайшая пропасть между материалистами и верующими, становятся бесплодны любые диспуты и споры на тему «есть ли Бог?» (позвольте мелкий подхалимаж в написании слова с большой буквы, а вдруг зачтётся, ага). С таким же успехом можно рассыпать бисером аргументы влюблённому по уши подростку, пытаясь доказать — любви нет.
Так же бесполезно спорить с адептом, который заявляет: я дошёл до любви к богу… собственным умом. Это вообще опасная штука, поскольку Вера пустила корни в чувствах головы, там обосновавшись без всякого участия интеллекта. Ещё одно умственное усилие и… недалёк час, когда женщина начнёт признаваться в страстной любви к Христу, а мужчина — к Деве Марии, начиная «что-то чувствовать», наблюдать небесных порхающих созданий.
Заболевание по гендерному признаку, хорошо знакомое психиатрам в результате лечения умственных эпидемий в среде монахов и монашек, которые таким образом реализуют инстинкт продолжения рода. Столь же легко эскулапы расшифровали ещё в конце XIX века смысл вечной триады: «вера-надежда-любовь». Получилось следующее:
- страстно верю своему лидеру (небесному заступнику, королю, президенту и фюреру);
- страстно рассчитываю на его помощь и поддержку;
- обожаю до последней крайности.
Разочарование в данной триаде — обычный и внезапный конец чувства. Страшное потрясение, когда с глаз спадает розовая пелена, бывший кумир предстает во всей реальности собственного безобразия. Начинается плач и вопли: «любила-кормила, а он бросил меня с ребёнком!», «Не понимаю как, но поверил Гитлеру, а он...», «верил в бога... а тут такая личная трагедия» и так далее.
Что это значит с точки зрения медицины? Всего-то разочарование при некритичном злоупотреблении доверием со стороны лидера. С одновременным злостным нарушением ранее взятых на себя обязательств (не сохранил семью, не создал общественного блага, не спас от рака или страшной аварии). Называется явление «кризисом доверия».
Обратили внимание, что истинная свободная и духовная Вера возможна только в сытых, довольных и стабильных странах? Где власть лидера (и Бога) не подвергается ежедневным испытаниям на прочность. Совсем другая обстановка в смутных, мятежных, неустойчивых государствах, где видимость истинной Веры насаждается кнутом и всякого рода инквизициями, порождая страшное лицемерие.
Стоит только ослабить административно-репрессивный нажим… примите-распишитесь. Боги и царьки, как символы верховного господина, — катятся к пьедесталам кувырком, теряя позолоту и былой авторитет. Начинаются времена первобытных суеверий, часто приводящие к полному безбожию, даже вполне понятному крену в откровенный сатанизм. А раз Князь Тьмы тут правит бал, почему ему не вознести благодарность? На фоне пиров во время чумы и гибели людей за презренный металл…
Тут же начинается сопротивление хаосу. Лихорадочная истерика, вбивание Скреп, поиск «духовных путей» возрождения… обязательное возвращение к традициям старины суровой. Это не только про Россию сказ, все евразийские страны через это прошли с середины XIX века. Только никогда общество не откликалось сразу.
Особенно на гневные проповеди и стенания: немедленно уверовать в замшелую, один раз дискредитировавшую Благую Весть. Царство Тьмы всегда собирало свою мзду до медного последнего копья, погружая народы в протестантизм, нацизм, марксизм-ленинизм, саентологию, лабиринты «подсознания» фрейдизма, уродливый джихад.
Люди свято верили в «энергетических вампиров», мировые заговоры и масонов, «чёрные зоны и НЛО», древних духов или в свободу самоопределения личности, миры «равных возможностей». Это становилось заместителем Веры. Но со скрипом шли реформы, заканчивались войны, устаканивались социальные и экономические проблемы. И вот… бинго! Опять отдохнувшие и улыбчивые люди начинали тянуться в стоящие рядом храмы, церквухи, мечети, безо всяких понуканий уверовав в прежнюю уютную Благую Весть.
Это цикличный процесс, неизбежность которого никак не осознают профессионалы, получающие зарплаты «от Бога» жрецы. Стоит наступить кассовому разрыву… начинают устраивать безобразные истерики, никак не желая смириться с временной потерей доходов. Никогда не могли. Едва жёсткая система религиозных тюрем для заточения чувств и мыслей начинала шататься, наружу выползали жуткие химеры типа «Режьте всех, Бог отберёт своих».
Ни слова о спасение истинно верующих, лишь забота о полноте церковной казны, прямом влиянии и власти, которая прямо пропорциональна количеству голов в стаде. Попутно выпалывались поклонники суеверий, отступники и еретики, сжигались на кострах рядышком, в тюрьмы и ссылки отправлялись общими партиями. А что от них требовали?
Это любопытное историческое явление, появилось на самой заре человеческой цивилизации. Читаем «Авесту», древнейший памятник конфессиональной литературы, Книга Книг первой религии Откровения. Первая глава…
«Пятая страна — Нисайа, что между Моуру и Бахди.. бич страны — греховное неверие.. Двенадцатая страна — Рага, охватывающая три области... бич страны — злостное безграничное неверие».
Причиной такого «неверия» само собой стал тёмный владыка Ангра Манью, ставший прообразом Сатаны для всей религиозной мысли человечества. Восстал против сил света — истинного бога Ахура Мазды. Библия не стала маскироваться вообще, упростила «Авесту» до примитива, сообщив в Книге Бытия:
«Аврам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность».
Вполне понятное утверждение: кто верит на Слово — тот праведник, неверие же — страшный бич. По древним текстам: хуже вечной зимы, злых пери, извращений и болезней. Скажете, это страшная древность, детство человечества? Позвольте… Никакой разницы с современностью не вижу.
Неверие, как и раньше — страшная крамола, кое-где жуть как порицаемый общественный проступок. Конфессии состязаются в приёмах обращений иноверцев, меняя у тех «любовные пристрастия», почитая собственные успехи за великое благо и достижение. Но не знают, что делать с окаянными скептиками, не верящим ни в чох, ни в сон, ни в вороний грай, Плодящимися с каждым новым поколением.
Раньше было вольготнее, кинул в костёр или банный сруб… гори, болезный атеист. Легко такое провернуть, когда процент грамотного населения ничтожен, а жён-мужеубийц назначено закапывать живьём. Но наступили просвещённые времена, церковные трибуналы больше костров не разводят, придумав более мягкие и подлые методы борьбы с неверием.
Обзавелись кучей философов и софистов, демагогов и светских проповедников. Православие, кривясь, вытаскивает из чулана даже раскольника Толстого. И граф-землепашец с высоты авторитета заявляет: свежеиспечённый безбожник тотчас бросится резать ближних и пожирать младенцев. Так начинает главенствовать доктрина, в которой человек без царя в голове (и Бога в душе) — заболевает страшной «вседозволенностью».
Более конкретны популярные сектанты. Преисполненный благости, мира и добра, вероучитель кришнаитов Шрила Прабхупада конкретизирует для последователей восточной эзотерики:
«Человек, который не знает Бога или не пытается постичь Его — просто животное».
«Они не желают признать главенство Бога. Они демоничны».
«Асуры — это демоны-атеисты».
Он не одинок, этот столп духовности XX века. Ему вторят даже проклинающие кришнаитов официальные жрецы конкурирующих фирм: атеисты — животные, не ограниченные никакими моральными барьерами, демоны… Хотя казалось бы, что вы привязались к неверующим, кушать мешают что ли? Ан нет, проблема куда глубже. А правильный ответ даст всё тот же Шрила Прабхупада:
«Представитель Бога — это гуру. Он просит вас делать что-то, и если вы исполняете это, он доволен».
Как все осуждают кришнаитов, только пыль столбом! А ведь честны они: сектант-неофит обретает Веру, отдаёт в «общину» всё имущество вплоть до исподнего. Потом в яркой тряпочке отправляется на улицы, громыхая ложкой по тарелке, закатывает глазки, вопит в любовном экстазе: «Харе Кришна».
А тем временем его гуру… нестяжательно вкладывает добытые материальные ценности в недвижимость, не забывая отстегнуть немного на издание новых ярких агиток для привлечения других олухов.
Чем отличаются остальные «древние и традиционные»… от этих загнанных в подпол сектантов? Только близостью к власти, которая всегда подопрёт Скрепу в трудные тёмные времена Антихриста и массового неверия. Других отличий нет, всё тот же «принцип пирамиды».
Саентология обстригла до голой шкуры всю Америку и Европу в период общего «неверия» и кризисных процессов. Причём задолго до сатаны Мавроди и МММ, провернувших то же самое с бывшим, потерявшим собственную Веру — СССР. Обычный цикличный процесс. Всё вернулось на круги своя. Как люди успокоились, начали жить сытнее, полюса Веры опять поменялись местами. Социальная психология-с…
Выводы.
Други, не ищите разницу между традиционными конфессиями и любыми новомодными сектами. Они учились в одной академии, читали одинаковые учебники, используют одни принципы, где главный: неверие для любого гуру — хуже чумы. Поэтому, у всех жрецов и «учителей» — одинаковое отношение к атеистам, которых невозможно обобрать, заставить петь псалмы, гимны, молитвы или мантры. Неверующие наглядно показывают: можно жить без всяких богов, быть свободными и счастливыми.
Тем и опасны. Вольнодумцы всегда были смертельной угрозой для любой системы принуждения, эксплуатации, государева контроля. Болтающих о «традициях» политиков во все времена коробило ехидство свободных людей. Тираны впадали в ярость, едва услышав скептическую точку зрения, увидев над морем склонённых голов — высоко поднятую.
Ничего не меняется. Чем ниже уровень образования, вовлечённость в «традиции»… тем выше градус ненависти самцов из времён мракобесного Средневековья. К женщинам, которые готовы заявить о прочих правах, помимо обязательного секса, деторождения, кулинарии и мойки полов. К детям, которые обязаны по гроб жизни «слушаться родителей», не умничать на людях. Из всего этого вырастает другая химера: «Сначала думай о Родине, а потом о себе». Одно и то же, разными словами…
Великое благо, когда такое говорят честные люди, а не «гуру» и захребетники тиранов-правителей. Счастье, когда для подобных мудрецов верующий человек — ранимое существо, ищущее истину, утешение и душевную гармонию. Ну… сколько таких припомнить сможете?
Обычная ситуация безжалостной цивилизации: верующий без сомнений — субъект для подавления, обмана, принуждения, готовый по приказу «гуру» совершать самые отвратительные и бесчеловечные поступки, распевая при этом псалмы или государственный гимн, без разницы.
Неверие — это действительно бич из «Авесты». Порождение тёмного владыки Ангра Маньи. Только смените координатную сетку, Неба ради. Лишь неверие способно противостоять системам подавления, лжи и корысти. Неважно, идёт речь о государственной машине или интимной связи наивной девицы с похотливым самцом, сладкоречивым и многоопытным.
Вера — продукт эмоций, а не рассудка. Когда «идеальное общество древних традиций» начинает исправно платить десятину (а то и пятину) в храмы — никогда не наступает Царство Небесное. Напротив, оно послушно бросается в пропасть войн, насилия и мерзости. По приказу неожиданно появившихся «фюреров-гуру» или богоданных царей-президентов.
Не призываю обращаться в атеизм, становиться активным проповедником материализма, нести свет науки в «тёмные массы». Это лишнее. Неверие давно вырвалось из подвалов инквизиций, шаг за шагом разрушает идеалы «древних традиций». Потому что имеет настоящее, истинное название — здравый смысл. Действительно, страшный бич. А с каждым новым поколением его держит в руках всё больше людей.
-
«Хлебу подмога»: почему 200 лет Россия с картофелем воевала…
Есть любопытный праздник в календаре. 26 апреля назначено в России «Днём варёного картофеля». Пристёгнута странная байка: причиной появления стала отмена крепостного права. Некоторые центральные губернии в 1861 году отметили событие необычно: частыми походами крестьян друг к другу в гости. На общий стол (помимо купленной вскладчину водки и нехитрой снеди) ставилось главное блюдо — варёные клубни картофеля.
Многие скажут: что за нелепица! Какая тут причинно-следственная связь? Особенно после «картофельных бунтов», которые вспыхивали все 40-е годы XIX века. С чего вдруг государственным крестьянам отмечать свою свободу... столь ненавистным продуктом, против которого они немало бунташили? Но связь прямая, постараюсь растолковать.
До России
путешествия картофеля окружены сплошными байками и легендами. Самая популярная относится к личности английского адмирала Дрейка (1540-1596 гг.). Якобы он привёз картофель в Ирландию из американской Вирджинии в 1580-ом. Подарил несколько клубней английскому ботанику Горарду (Герарду), попросил оценить урожайность продукта. Тот ещё не ведал о такой культуре, устроил грядку в цветнике жены.
Растение распустилось нежными красивыми соцветиями, глаз радовался. Но потом появились маленькие зелёненькие яблочки, которые ботаник посчитал плодами. Надкусил и долго полоскал рот водой, ромом и проклятьями. Решил поддеть адмирала, с издёвкой преподнеся ему целую шляпу выращенного: «Вот Ваш драгоценный хвалёный американский плод!». Дрейк долго смеялся, сказав:
«Если это растение негодное, выдерни его вместе с корнем и выброси».
Потом байка ветвится взаимоисключающими подробностями. То садовник исполняет приказ, обнаружив в корнях многочисленные клубни, точь-в-точь похожие на те, что посадил весной. То ботаник Горард сначала пожарил картофельную ботву членам английского парламента… а потом догадался операцию повторить уже с клубнями. Много чего ещё придумано. Так или иначе, на статуе знаменитого мореплавателя в Оффенбурге сделана надпись:
«Сэр Френсис Дрейк, ввёзший картофель в Европу в году 1580».
Легенда дезавуирована, конечно. Самими англичанами, которые в Энциклопедии королевского научного Общества написали: Дрейк не мог привезти картофель в Европу, его корабли никогда не подходили к берегам Южной Америки. А Вирджиния в те годы клубень не разводила. Картофельные лавры попытались возложить на чело некоего сэра Вальтера Ромефа. Но и тот не прошёл дотошную проверку.
Большинство исследователей XVIII века считали: первым европейцем, посадившим здесь картофель, был монах Нероним Кордан. Осчастливил первой грядкой Испанию в том же 1580 году. Опять мимо. Остальные версии не буду приводить, они ещё более туманны. Вывод: кто первым научился выращивать американский клубень в Старом Свете — неизвестно.
Но первое точное его описание принадлежало перу испанского конкистадора Педро Сьеса де Леоне, который весьма детально описал клубень в 1550-ом, тремя годами позже выпустив книгу «Хроники Перу». Там написано:
«Папа (так называли картофель в Перу) — это особый вид земляных орехов. Будучи сварены, они становятся мягкими, как печеный каштан... Они покрыты кожурой, не толще кожуры трюфеля».
Трудное восхождение.
Почти половину столетия о картофеле ничего толком не слышно, лишь в начале семнадцатого века клубень появляется в описаниях французских ботаников, находясь в разделе «истории о редких растениях». В Париже осторожно пробуют картофель, как «экзотический фрукт».
Точно известно: врачи не советуют употреблять «зелёное яблоко» в пищу, назвав ядовитым, «опиумным зельем». Но вскоре разобрались, Семилетняя Война (середина XVIII века) с предрассудками справилась полностью. Сообразили, наконец, что употреблять в еду следует именно клубни.
После страшного разорения немецких земель в ходе этой войны Голландия начинает поставлять туда картофель в товарных количествах. С подробными инструкциями по возделыванию. Это спасло несколько княжеств от голодной смерти, крестьяне быстро сообразили пользу «второго хлеба». Не все, не везде.
Курфюрст Фридрих Вильгельм I Бранденбургский и Луиза Генриетта Оранская личным примером показывают недоверчивым пейзанам, как культуру растить. Издаётся специальный указ о картофеле, даже насильственными методами продукт продвигается в сельской глубинке. Но дело начинает буксовать, а ситуацию спасает неизвестный повар. Скорее всего — Луизы Генриетты. Немецкие земли наводняют простые рецепты: как из картофеля готовить супы, оладьи и клёцки. Кулинарный триумф состоялся…
Позднее открылись целебные свойства клубня, это заслуга голландцев из торговых компаний. Картофель включают в рационы моряков (в рамках борьбы с цингой). Ботаники и агрономы подмечают, что попеременные посадки картофеля, злаковых и овощей крайне полезны для почвы. Из заморского овоща пытаются готовить: масло, муку, крахмал, уксус, пиво, водку, сахар, патоку… даже сыр.
Последним оплотом немецкого аграрного консерватизма оставалась Пруссия. Но действительно Великий её король Фридрих II применяет легендарную хитрость, чтобы заставить косных в мышлении крестьян сажать полезный клубень. После провала насильственного внедрения (даже казни были за неисполнение повеления короля) Фридрих объявил картофель… «королевским овощем». Всем, кроме членов царствующей династии, запрещалось его употреблять в пищу.
Картофель был высажен подле загородного дворца монарха, возле грядок размещён караул. По округе поползли слухи, особо ценный «королевский овощ» стали подворовывать самими изощрёнными способами. На фоне «халатного благодушия» старых гренадёров, которые за малую мзду соглашались запустить воришек на грядки, — дело выгорело, как и было задумано. Половина гектара растащена почти полностью…
Стереотип был сломан, картофель завоевал и консервативную Пруссию, точно по таким же чертежам попав в земли Польши, став аристократическим кушаньем. Шляхта не разобралась с гениальной шуткой Фридриха Великого, очень долгое время будучи уверенной: это действительно продукт с (и для) королевского стола.
В Германии появляются «технические сорта» картофеля: прачки повсеместно использовали его вместо мыла, ткачи — вместо клея. Множатся самые разные названия картофеля, перуанское «папос» нигде не прижилось. Называют растение «простачком», «клубнем», «земляным яблоком (или грушей)», «тартофелем» и, наконец, — «картофелем».
Упрямая Россия.
Как и Пруссия, наша родина встретила продукт яростно, буквально в штыки. Право называться первыми картофелеводами в русских широтах оспаривают два великих государя: Пётр I и Екатерина II. Первый якобы попробовал жареный картофель в Англии (вторая версия — в Голландии). Кушанье настолько понравилось, что был отдан приказ графу Шереметьеву (вместе с бочкой клубней «для разводу») начать выращивание.
Куда этот посевной материал девался — неизвестно. Но на ассамблеях Санкт-Петербурга картофель подают в жареном «облике», на английский манер. Откуда сырьё попадало на кухни высшей аристократии, от иноземцев или сами где-то умудрялись растить, — тайна.
К тем же временам относят ещё одну байку: крестьянам не объяснили, что именно в картофельном кусте нужно есть. Многие отравились «зелёными яблочками», а Пётр Алексеевич не стал настаивать на своей воле, посчитав: англичане над ним подшутили. Неправда. Государь был прекрасно осведомлён о таких очевидных вещах.
Русский народ (уже после Петра I) многочисленные служилые немцы пытаются приучить к возделыванию картофеля. То в одном уезде, то в другом начинаются эксперименты помещиков по выращиванию новомодного овоща. Крестьяне немедля окрестили клубни «чёртовым яблоком», отказываясь не то что есть (в рамках ознакомительных рекламных кампаний)… даже сажать его. Говоря: это наводит порчу на поля, а боженька проклинает за такую агротехнику целые деревни.
Иноземцы хохотали в голос: «дикий рюсський мужикъ» видел в клубнях… фигурку нечистой силы, с настоящими головою и глазами. А кто его ест — пожирает христианские души. Возглавили народное анти-картофельное движение старообрядцы, которые на любое распоряжение «власти Антихриста» были горазды выдумывать самое мракобесное возражение.
Эти загнанные в полу-подполье еретики подверстали под картофель библейскую историю. Мол, клубень — тот самый «запрещённый плод», который попробовали Адам и Ева. Вкусивший его автоматически проклят, нарушая Заповеди Господни. Само собой, дорожка в царство небесное… закрыта.
В другой лютой небылице говорилось: первый куст картофеля вырос на могиле дочери мифического царя Мамерса, которая при жизни «по наущению дьявола была распутницей». Съевшему «дьявольский фрукт» грозят её искушения, прямая дорожка в ад. Один — ноль, царские рекомендации по выращиванию картофеля разбились о народные суеверия и... Библию.
Есть более документальная история. Что именно Екатерина II последовала примеру Фридриха II Великого, его первоначальными насильственными методами стараясь принуждать сажать картофель. В 1765 году в Москву из Германии были выписаны 57 бочонков картофеля. Губернаторы нескольких губерний получили распоряжение начать возделывать его на государственных землях. Через Сенат полилась пропаганда о пользе, небывалой урожайности «второго хлеба».
По всей империи были разосланы наставления по разведению картофеля. Затея провалилась, русский крестьянин упорно не желал есть иноземный продукт. Инструкции по посадке и уходу сжигали, не читая. На все увещевания, что картофель способен спасти в голодный год от смерти…отвечали: испокон века репой и брюквой перебивались, не нать нам той бесовщины. Губернские власти сплюнули и махнули рукой…
В принципе, Россия ещё не созрела для возделывания новой культуры. Что говорить, когда самые образованные люди империи порой начинали сомневаться в пользе картофеля, собирая байки и сплетни со всех Европ о болезнях и даже эпидемиях, которые вызваны употреблением клубня. Такое безобразие продолжалось вплоть до второй половины XIX века.
А ведь вкусно!
Но вот прогремели «Высочайшие повеления» 1840 и 1842 годов, власть снова перешла в картофельную атаку на русскую глубинку. Годом раньше Россию поразил страшный неурожай озимых, народец откровенно начал выходить «на большую дорогу», грабить проезжих и помещичьи усадьбы. Взбешённым Николаем I было предписано обеспечить выращивание «вспомогательного продукта» в государственных землях:
- завести во всех казённых селениях общественные посевы картофеля для снабжения семенами крестьян;
- издать наставления о возделывании, хранении и употреблении картофеля в пищу;
- поощрять премиями и другими наградами хозяев, отличившихся в разведении картофеля.
Это была не самодержавная дурь императора, как многие пытались потом представить. Вопрос обсуждался давно и тщательно, имперские сановники громыхали на агрономов, гневно поторапливая с внедрением в корзину крестьянского потребления «второго хлеба». Но структура русского хозяйствования отличалась от европского: там картофель разводили малыми придомовыми делянками, считая его некой разновидностью садовой культуры.
Подняли труды конца XVII века, где учёный-агроном Андрей Тимофеевич Болотов достиг успехов в адаптации картофеля к русским огородам. Рискнули пересадить его на более обширные поля. Получилось! Не просто кое-как, а просто прекрасно, если следовали голландской технике возделывания, перемежая ежегодные посадки со злаковыми и бобовыми культурами.
Но и эта кампания… опять потерпела крах, государственные крестьяне стали яростно сопротивляться насильственным методам изменения собственного агротехнического уклада. Вспыхнули столь известные «картофельные бунты» в Пермской, Оренбургской, Вятской, Казанской и Саратовской губерниях. Не раз и не два, народный отпор был яростным.
Чем всё закончилось? Подавили и перепороли не счесть смутьянов. Но к Крымской Войне (1853 год) в этих краях картошку начали уплетать за обе щёки. Что же случилось? Есть одна… байка.
Дело было где-то под Саратовом. Государевы крестьяне строго по инструкции (и недобрым взором урядника) вырастили прекрасный урожай картофеля. Собрали его вместе с ботвой в гурты. Но вывезти не успели, аграрные «революционеры» ночью закидали кучи соломой и подожгли.
На утро немец-управляющий одного из окрестных поместий всех угощал странным, очень вкусным запечённым продуктом, в котором крестьяне узнали… ненавистный картофель! Клубень понравился, когда его щедро сдобрили топлёным маслом, посыпали солью и луком. Так пошли слухи о действительно хорошем качестве продукта.
Более правдоподобным выглядит другая история, записанная этнографами. Был 1845 год, в нескольких трактирах по Казанскому Тракту (от самой Казани до Перми) появилась новомодная закуска под крэпэнькое, которую очень хвалили ямщики. Выглядело кушанье как странная по консистенции варёная тюря, которую заправляли (по желанию клиента) либо маслом с зелёным лучком, либо топлёным салом со шкварками.
Выяснилось… это молодая картошка, которую государевы крестьяне тайком подкапывали на полях. Меняя дюжину ведёр клубней на… штоф казённой водки. Слухи о небывалой вкуснотище потекли по всем волжским трактам, кабатчик стал состоятельным человеком, распродавая многочисленные рецепты приготовления картофеля помещичьим поварам, коллегам и целовальникам уральских трактиров. Так через ямщиков и придорожную кухню клубень начал завоёвывать Россию. Это выглядит более правдоподобно.
Выводы.
Русское крестьянское «невежество» по отношению к картофелю проистекало не по кулинарным и религиозным предрассудкам чаще всего. А из-за тупого формализма чиновников, которые силой и принуждением старались прежний агротехнический уклад сломать. Обычными приказами и собственной подлостью, а не убеждением.
Свободные от крепостничества земледельцы уже давненько сообразили выгодность картофеля, начали выращивать его ещё до указов Николая I в западных губерниях, Малороссии, даже в Восточной Сибири (моду привезли ссыльные поляки-шляхтичи). Но рядом с ними заполыхали «картофельные бунты». Почему?
Провал «реформы» среди государственных крестьян объясним. Они посчитали приказы сажать заморский клубень… новой формой зависимости. Не от царя… а лично от министра земледелия. Им выдавали бесплатно посевной материал, обязали сажать его на государевой земле и попутно… в помещичьих. Это и вызвало волнения, те самые «картофельные бунты».
Точно документировано: везде сценарий был один. В деревнях появлялись слухи, что вместе с картофелем придёт конец статусу «государственных крестьян». Обвиняли в такой мерзости местное начальство, мол «запродадут помещику». В качестве метода борьбы выбиралось уничтожение «выкупных грамот». Вот и громились канцелярии волостных писарей, порой сжигались, а их обитателей могли прибить под горячую руку.
Вмешался случай ещё, как обычно бывает. Вместе с «картофельной реформой» волостным писарям выдавались… новые мундиры с блестящими пуговицами. В голове крестьянина события странным образом смешались, причинно-следственная связь стала такой: эти грамотеи, поголовные взяточники и вымогатели получили право на мундиры, чтобы продавать «государевых крестьян». Шах и мат.
Поэтому ново-мундирных писарей (и попутно зачем-то попов) стали повсеместно окунать в колодцы и проруби, пытать и избивать, тщательно переворачивая всё имущество. Искали «выкупные грамоты». Сами виноваты чинуши, нужно было толком объяснить, зачем они требуют от крестьян составлять «приговоры о посевах» картофеля.
Когда требовалось сдать осенью четыре меры клубней, получив одну посадочную — весной. Эти отчётные бумаги волостное начальство попросту подделывало, премии присваивало, инструкции по разведению картофеля — до старост не доводило. А губернское чиновничество лютовало… требуя скорейшего и (конечно же) успешного результата.
Всё развивалось по законам великоросского бардака и головотяпства. Это выяснилось в ходе тщательных следственных действий по итогам бунтов, которые пришлось два года подавлять войсками.
Как только крестьянам подробно растолковывали «государев интерес» к картофелю, ввели строгий учёт, дали льготы и награды за хорошее хозяйствование — дела сразу пошли на лад. К году отмены крепостного права крестьянство повсеместно (за исключением старообрядцев) осознало практичность посева картофеля. А на рубеже ХХ века культура стала общенациональной, любимой, а где-то — даже главной.
Традиция отмечать годовщины отмены крепостного права варёным картофелем на столе? Да, это тоже крестьянский предрассудок. Именно свою борьбу с заморским клубнем они посчитали главной. На них обратили внимание, прокуроры рассказали «доброму царю» о бесчинствах волостных чиновников, мздоимстве, несправедливостях и презрении к их достоинству. Победу над министром земледелия таким любопытным способом отмечали, варёным картофелем. Вона оно как...
-
«Пнай до шуста, хрущи хирианиц у плюсы сдобривай». Древнейшая профессия — нищий
За одну статью явно не уложимся. Поэтому предложу начать с многочисленных видов и подвидов профессиональных нищих, которые со времён Киевской Руси непрерывно эволюционировали в русском обществе, идя строго за волной христианизации. Из больших городов и первых монастырей — до самых до окраин.
Явление «христарадничать» крайне любопытное, многогранное и многослойное. Почти философское порой, но об этом неспешно поспорим завтра. Довольно предисловий… всё начиналось с этих персонажей...
Калики перехожие.
Товарищи очень любопытные для исследователя, органично влились в отредактированные славянские былины даже. Был богатырь Калика, а иногда вместо волхвов с Ильей Муромцем беседовали «калики перехожие», всячески поучая и наставляя общечеловеческим ценностям силача и защитника простого люда. На самом же деле это были странники (зачастую еретики и полуязычники), желавшие посмотреть «святые места». Вершина пешеходного мастерства в их среде — добраться до Иерусалима.
Отношение к ним Церкви, особенно византийской греческого обряда — было настороженное. Константинополь прекрасно помнил, как благодаря «каликам перехожим», побывавшим на Ближнем Востоке и набравшимся идей персидского манихейства, — в Х веке в Болгарии вспыхнуло «богомильство». Или ересь богумиловская. Именно через «калик» распространялись другие проклятые Вселенскими Соборами религиозные запрещённые учения.
Внешне это были (века до XIII) очень крепкие люди, поди ножками с Дуная или Днепра дотопай до Палестины. Опознавались легко: были обуты в специфическую обувь из античных времен, «калиги или калики». Это такие закрытые сандалии из очень прочной и лёгкой кожи, с высокой ременной шнуровкой до колена и подбитыми металлом подошвами.
Другим отличительным признаком служил — шум. «Калики перехожие», словно современные кришнаиты, двигались по дорогам группами от трёх до пяти человек, беспрестанно распевая духовные гимны и песни религиозного содержания. Всегда были с радушием принимаемы в деревнях и городах, поскольку считались кладезем самой полезной информации о дальних странах. «Калики» порой выступали хранителями древнейших культур, неисчерпаемым источником давно забытых историй.
Эрудиция и память были потрясающими. Армянские монастырские хронисты часто использовали знания «калик перехожих» для составления летописей, поражались точности формулировок, датировок и знанием нескольких календарей этими бродячими певцами. Немало их «исторических песен» попали на страницы хроник и прочей исторической литературы. Обычным делом в среде «калик перехожих» было знание нескольких языков, почти поголовная грамотность.
Со временем в своих песнопениях и сказаниях «калики» становятся проповедниками и морализаторами, начинают распространять как еретические, так и вполне одобряемые Церковью просветительские идеи христианства. Сказки, былины, песни, стихи, целые исторические очерки о разных странах и исторических персонажах — как некий бонус слушателям. Знания передавались изустно, зачастую по семейной линии. Обычным делом в городах Византии были «сходы» нескольких бродячих групп и разучивание «репертуара» друг друга.
Первые «калики перехожие» Древней Руси — это весьма состоятельные люди, отошедшие от дружинных или княжеских дел по возрасту, реже по ранению, желавшие посмотреть мир. С торговыми караванами и самостоятельно, от одного подворья епископа до другого, эти крепкие, внимательные (а порой очень опасные) люди стремились в Святую Землю, другие центры христианства.
Жили по… хм, заповедям апостола Павла. Словно птицы, которые не сеют и не жнут, но всегда сыты бывают. Подаяния не просили в современном понимании, народ в те времена мягкосердием не страдал. Именно благодаря своим «выступлениям», начинавшихся христианской молитвой, — они зарабатывали на пропитание и кров. Иногда «труппы» не отпускали несколько дней из городов и селений, пока народ, духовенство и местная знать не выдаивала «калик перехожих» досуха, сутками напролёт поглощая информацию о заморских землях.
Уже после монгольского нашествия «калики перехожие» постепенно превращаются в «калек», действительно нищих людей, зависящих от милости окружающих: часто слепых, с физическими увечьями, психически нездоровых. Они уже не ходят в Святую Землю, а группами «духовных певцов» просят подаяния у церквей, путешествуют в границах одного-двух княжеств. Постепенно закрепив в народе образ больных, неприкаянных и немощных «калек».
Иерусалимцы.
Это элита элит нищенствующего сословия. Вышли из недр традиционных общин «калик перехожих». Отличались высоким сословным происхождением, образованностью, стопроцентной грамотностью (на нескольких языках читали и писали). Их ещё могли называть «горбачами» (не «горбунами», это совсем другое). Тоже были паломники-странники, одевались во всё чёрное. Если побывали в Святой Земле, на голове носили легко узнаваемый головной убор — монашескую «скуфью» с пришитым «иерусалимским крестом» из оливкового дерева.
Они ходили по городам, редко останавливаясь в небогатой сельской глубинке. Просили милостыню на какое-нибудь крупное «Святое дело». С большим равнодушием (даже презрением) относились к прочим «нищенствующим и христарадничающим». Никогда не брали подаваемую еду или мелкие денежки, могли «дарителя» вполне серьёзно отходить посохом за такое оскорбление.
Перед «иерусалимцами» всегда радушно распахивались ворота в архиерейские, княжеские, боярские и купеческие терема, с особым почётом их привечали настоятели монастырей. Неспроста. «Горбачи» долгое время являлись своеобразными почтальонами, могли в Киево-Печерскую лавру принести записочку от александрийского или иерусалимского патриарха даже.
«Челночили» между монастырями одного какого-то святого (например св. Георгия), расположенных в самых разных странах, принося весточки настоятелям из Палестины, Балкан, Византии, Ирана, даже западных земель. После Великой Схизмы католики с большим радушием принимали «иерусалимцев» у себя, узнавая свежие новости из восточных земель.
Этот неоформленный никак «нищенствующий Орден» отличала очень высокая мотивация милостыни. Не через церковные епархиальные структуры, а именно через «горбачей» Рюриковичи и прочая русская знать могли передать пожертвование в далёкие монастыри, поставить свечку в церквях на Святой Земле, пожертвовать на строительство или ремонт дальних святынь. Только у «иерусалимцев» можно было купить за огромные деньги «горсть землицы Иорданской», а то и камешек с Голгофы.
Как источник неофициальной информации они тоже всегда и везде приходились ко двору. Церковные иерархи могли узнать новости богословия, о кадровых перестановках во всём мире христианства, князья и бояре делали «горбачей» почётными гостями на пирах, степенно толкуя с ними на геополитические темы. А купцы зазывали в гости по своим корыстным интересам.
«Иерусалимцы» отличались хорошей осведомлённостью во многих вопросах. А бонусом их присутствия всегда были захватывающие легенды и рассказы о заморских землях. Начиная карьеру — всегда отрекались от своей собственности, «несли крест смирения и терпения». К закату дней опять были очень состоятельными и влиятельными фигурами, «странствуя и богатея именем Бога». Глядя на них, сформировался другой класс «нищенствующих»...
Молитвенники.
Эти тоже не дожили до наших дней, к сожалению. Если «горбачи» были наднациональной нищенствующей структурой, всю жизнь проводя в заморских или дальних путешествия, то внутри государства вращалась целая структура помельче калибром, но крайне многочисленная по составу. Выполняя схожие функции, паломники-«молитвенники» предпочитали «национальный христианский туризм», кочуя от одной обители — к другой. Крайне редко собирались для похода в Иерусалим.
Сверх-задачей таких нищенствующих было посетить все святыни собственной земли. Уходить за границы Руси (а потом и России) очень не любили, языков не знали, обычаи других народов считали отвратительными. Характером были куда пожиже «калик перехожих» и «иерусалимцев». С образованностью в их среде наблюдались огромные проблемы.
Этот класс профессиональных нищих очень любили приходские священники и мелкие монастыри. Именно там те могли пересидеть природные катаклизмы, политические неурядицы, даже гонения властей. «Молитвенники» обычно собирались в небольшие артели, предпочитая скитаться исключительно по сытым местам, собирая копейки на строительство храмов и обителей для более отдалённых и бедных селений.
Всегда сторонились других нищих: юродивых, увечных, умалишённых, побирающихся ради собственного пропитания. Порой были вооружены, «кассу» у них отбирать лихие людишки опасались, можно было получить очень яростный отпор. Не будучи грамотными, навыками для нехитрых проповедей, толкования Писания — обладали. Довольно близко к «официальному прочтению», хотя порой выдумывали кучу нелепиц. Но нужно отдать должное, «молитвенники» были очень искренними верующими, честными людьми.
Богомолы и могильщики.
Эти нищие очень не любили путешествовать, выполнять какую-либо христианскую миссию. Паразиты и тунеядцы. Кучковались вокруг наиболее богатых храмов и монастырей, могли по большим стольным праздникам посетить недалёкую святыню. Христарадничали исключительно ради пропитания, сбивались в большие артели с жесточайшей дисциплиной и иерархией.
Каждая нищенская артель старательно сторожила границы своей «делянки», устраивая кровавые побоища с конкурентами. Одиночек-нищих из других земель могли тишком прибить или утопить, если талантами актерскими или страшными увечьями пришелец не обладал. «Богомолы» работали слаженно, даже временные рамки были строго очерчены. Нищий, просящий милостыню в обедню, не должен появляться подле храма во время всенощной, к примеру.
Нарушение внутреннего распорядка строго каралось «артельщиком» или старостой. Эти пауки обычно сами не занимались промыслом, жили в съёмных домишках на окраинах, занимались контрабандой, ростовщичеством, многими другими противозаконными делишками. Например, власть всегда находила в их норах краденное, взятое разбоем и грабежом имущество. Таких казнили. Но на месте отрубленной головы всегда вырастала новая, более хитрая и осторожная.
Артели богомолов и могильщиков (промышляли подаянием во время похоронных процессий и церковных отпеваний) состояли из профессиональных нищих. Во многих городах становились инструментом политической борьбы. Через них могли поднимать бунты, распространять самые мерзкие слухи и нелепицы, даже Великие Князья и цари страдали порой от внезапно вспыхивающих восстаний, которые обычно начинали артели «нищенствующих», получив немалую мзду от знатных боярских семей.
Редко кто из главных «артельщиков и старост» доживал до старости. Либо заканчивал свою жизнь в пыточном подвале и на плахе, либо устранялся конкурентами и подросшими зубастыми подчинёнными. Но у некоторых получалось, они становились знаменитыми ростовщиками, кабатчиками или лавочниками, порой оставляя огромное наследство.
«Покаянники» и «прошаки» (запрощики).
Россия — не просто родина слонов, но и настоящих чудес. Бывало, «артельщики и старосты», сливки профессиональных «богомолов», бывшие разбойники, заядлые грешники… вступали на путь исправления. Долго каялись, посещали многие святыни, зачастую обзаводились духовными учителями из монастырских «старцев».
Не желая вступать в монашеские скучные братства, становились очень интересным и суровым классом «нищенствующих». Таких называли «покаянниками», затем — просто «прошаками» или «сборщиками» (запрощивами, кубракёмщиками).
Первые всегда выделялись из толпы. Битые жизнью волчары, в шрамах, порой без уха, клеймёные или с рваными ноздрями, опасные… и смиренно кланяющиеся любому встречному. Эти крупные, сильные физически мужики носили на груди неизменную «книжку», обёрнутую в тафтяную чёрную тряпицу с нашитым крестообразным орнаментом.
Народ очень охотно сыпал им медь и пятаки, аристократы останавливали возки, чтобы кинуть рублик поувесистее. Сама «книжка» прошнуровывалась, верёвка скреплялась сургучной печатью какой-нибудь епархии (сначала — епископской печаткой-перстнем). В конце XVIII века на последней страничке было обязательное свидетельство: кто таков, откуда, какой епархии, на что конкретно собирает деньги.
Сначала «прошаками» были действительно опасные в прошлом люди, отобрать «кассу» у них было проблематично. Плюс, они прекрасно ориентировались в мире профессиональных нищих, «лихих людишек», некоторые были знаменитыми смутьянами и преступниками. Появлялись чаще на ярмарках, могли пинком отворить дверь корчмы, кабака и трактира… молчаливо обходя притихшие столы и обязательно получая горсть медяков от опасливо крестящегося владельца питейного заведения.
Со временем в «прошаки» подались более мирные люди, отправляясь в долгое паломничество в крупные города (обычно Москву или Санкт-Петербург), собирая в свои прошнурованные «книжки» средства на строительство церквушки или ремонт монастыря. Много стало монахов и монахинь, которые всегда шли с послушницами. Были крестьянские «выборные», отправляемые в путешествие решением церковной общины и батюшки.
Их усилиями восстановлено, построено, отремонтировано не счесть мелких церквей, отлито колоколов, заменено ризниц и иконостасов, куплено книг, организовано богоугодных заведений. От профессиональных нищих они отличались грамотностью, опрятностью, чистотой одежды, знанием церковных уставов и молитв. Порой их узнавали по говору.
«У прошаков даже диалект отличался от многочисленной братии бродяг, если услышим в его объяснении «тшерковь», то смело можно говорить ему, что он вязниковец или из тех владимирцев, которые живут между Клязьмой и Окой. За Окой в южной части Нижегородской губернии говорили уже «черква».
Другой особенностью «прошаков» была строжайшее следование церковному уставу и ритуалам. Никогда профессиональный нищий «богомол» не придёт на заутреню, а «прошак» с первым ударом колокола уже стоит подле алтаря или на клиросе, усердно и правильно ведёт хор в главных партиях. Способен поправить дьячков и пономарей по памяти, а то сбившегося батюшку.
Через «прошаков» учились новым колокольным звонам, им было позволено произнесение «апостола», раздувать в алтаре кадило, читать псалом после молитвы. «Прошаки» везде и всегда старались быть на виду, впереди массы верующих, тщательно следя за правильностью церковных обрядов. Но самыми интересными среди христарадничавших были, вне всякого сомнения…
Лабори.
Этим эпитетом называли мужчин, прекрасно известных всей Российской Империи. Все родом из нескольких деревень подле местечка Яново (современный город Иваново Брестской области, республика Беларусь). Они были классическими «прошаками»… по найму. Ходили по России, собирая деньги на строительство и восстановление крупных храмов и святынь, получая от епархий процент за свои действительно выдающиеся «нищенские услуги».
История этого местечка любопытна: Яново всю свою жизнь принадлежало королям Речи Посполитой, что давало очень существенные льготы жителям. Во-первых, это касалось свободы перемещения. Из повинностей была только «милевая», то есть привези-отвези по требованию королевской администрации определённое количество подвод в год и будь словно птаха небесная — свободен.
Совсем необременительное существование, особенно на фоне беспросветно похолопленных крестьян Речи Посполитой. Правда, была проблема — в Яново было крайне мало годной земли для хозяйствования. Но народ нашел способ обращать собственное свободное время — в звонкую монету, занимаясь актёрским «нищенским промыслом» в королевстве на уровне лучших трупп бродячих комедиантов. Им подавали все: католики, протестанты, униаты, православные…
После присоединения белорусских земель к России, жизнь «лобарей» стала ещё сытнее. Их освободили (как мужественно оставшихся в православии) от всяких налогов и повинностей, а церковные иерархи в них души не чаяли. Грамотные, организованные, внешне благочестивые, знающие несколько языков… яновцы стали использоваться именно «нищенским» образом.
От жителей Речи Посполитой и России (даже от соседних деревень) «лабори» отличались говором, манерами, одеждой. Традиционным белорусским «магеркам» предпочитали дорогие шапки с козырьком, а то и шляпы. На лапти с онучами смотрели с нескрываемым презрением, щеголяя в дорогих кавалерийских сапогах с высокими голенищами. Зимой красовались в расшитых ярких полушубках. Дети и женщины славились поголовной грамотностью и
«Знанием церковных и многих монастырских уставов да чинов наизусть, отличались расторопностью и находчивостью, столь редкой среди здешних крестьян».
Уже при поляках «лаборей» горячо привечали в Киевской епархии, они истоптали все дороги Польши, Литвы, Гетманщины, Молдавии, Прибалтики и Центральной России. Порой выполняя деликатные поручения православных иерархов во враждебном окружении католиков и униатов. Христарадничали повсеместно, не гнушались (как прочие профессиональные нищие) «никакой жертвой»: брали деньгами, холстом, льном, шерстью, шкурами, мукой и даже зерном. Исключительно на «святое дело».
Когда униатские священники (по наущению иезуитов) заподозрили их в нечистоплотности… крепко обмишурились. Оказалось: «лабори» действительно собирают деньги на «храмы Божии», ведут тщательный учёт и своеобразную бухгалтерию.
У них имелись записи: где, кому, за сколько «грошей» продано подношений натуральными продуктами. И расписки от священнослужителей и казначеев епархий прилагались, на что именно передалась собранная милостыня. Какой процент «лабори» оставляли себе — неизвестно, но судя по уровню жизни Яново… немалый.
Теперь к началу статьи,
странному заголовку с тарабарщиной на неведом языке. Это словарь «лаборей» нужно знать, господа. Профессиональные нищие из Яново составили собственный сленговый язык, наиболее полный из всех известных. Против них «ботающие на фене» уголовники — суть безмолвные истуканы со словарным запасом Эллочки Людоедочки. Как и пресловутые знатоки «олбанского».
«Лабори» скитались повсеместно, насытив профессиональный диалект греческими, латинскими, немецкими, еврейскими, тюркскими и прочими словечками двух дюжин диалектов и языков. Одни были сознательно искорёжены до неузнаваемости, другие являлись узколокальными, встречающимися в какой-то одной (богами забытой) местности. Много придумали и новообразований.
Поскольку профессия была исключительно мужская, жёны «лаборей» не понимали своих благоверных, когда те начинали обсуждать свои нищенские бизнес-проекты за столом под чарочку. Мальчиков начинали учить языку с семи лет, если те подходили сообразительностью и артистизмом для профессии. Все прочие его не знали.
Этнографы XIX века утверждали: лаборский язык был полностью развит и самодостаточен, его носители разговаривали промеж себя на любые темы. От высокой политики — до мельчайших бытовых ситуаций. Даже стихи на нём, громком хохоча, читали, горланили не менее трёх десятков песен. На сегодня «лаборский язык» полностью утерян, удалось восстановить силами энтузиастов «Дыялектычны слоўнік лабарскай гаворкі» из четырёх сотен слов.
Многие нам знакомы, кстати, перекочевав в уголовную среду или жаргонизмы подворотен: хаза (дом), патлы (волосы), клёво (хорошо), хана (конец), хохмить (смешить), хрущи (рубли) и т.д. А фраза в заголовке: «Пнай до шуста, хрущи хирианиц у плюсы сдобривай» с лаборского переводится так:
«Ступай в город, с народа рублей собери у церкви».
Погорельцы
были наиболее знакомым русской деревне и городу классом нищих. Деревянная наша страна полыхала регулярно, порой выгорая до головней. Многие крестьяне шли по миру, чтобы христарадничать на постройку нового жилища. Но обычно укладывались в один сезон. Паразитировали на бедствии тоже многие, собирая профессиональные «семьи погорельцев».
Обычно это выглядело так. Профессиональный городской нищий из «богомолов» или «могильщиков» скапливал немного деньжат и покупал сани или телегу с худой лошадёнкой. Нанимал за харч и малое содержание бабу с детьми и начинал ломать из себя несчастного, убитого горем «погорельца», который к брату едет аж в Сибирь через всю Россию-матушку.
Часто это были «артельщики» или старосты нищих, которые получали от мздоимцев-писарей фальшивые документы о статусе погорельца, если неподалёку случался крупный пожар. Начинали топтать округу крупными ватагами, от двора к двору, вымаливая помощь и участие сердобольных крестьян. Но занятие было сопряжено с немалым риском, таких мошенников часто раскусывали, могли забить до смерти. Спасались фальшивые «погорельцы» только собственной численностью и организованным отпором.
Кстати, байка из личного архива. Сам не застал, но была в родной станице бабка по прозвищу Погорелиха, немного тронувшаяся умом после смерти сыновей и мужа на пожаре. Когда наступали новогодние праздники, она выволакивала из сарая обгоревшие сани, в такие же обугленные оглобли впихивала старую клячу Муху и… отправлялась на промысел.
Ездила по округе, изображая погорелицу, рассказывала истории одна другой чудесатее (никогда не повторялась!). Все бабку знали как облупленную, но обязательно наливали чарочку, собирая нехитрую снедь с праздничных столов в узелки. Возвращалась Погорелиха к ночи в невменяемом состоянии, влекомая многоопытной Мухой. Так и замерзла один раз обратной дорогой насмерть…
Калуны.
Самый странный, исключительно национальный сорт нищенствующих. Не желая жить только «с земли» или зарабатывать отхожими промыслами, они отпрашивались у помещиков… «собирать подать». «Калунами» были целые деревни и семьи, на промысел отправлялись раздельно. Тут просто искусство процветало: кто-то ехал в богатые волжские губернии и Бессарабию, некоторые даже до Сибири добирались. Но чаще всего ограничивались визитами на крупные зимние ярмарки и в столицы.
При сборе «подати» не брезговали ничем, был ряд особенностей. В губерниях, славных ткачеством, — вымаливали именно холсты, где уродился хорошо хлеб — муку или зерно, на севере — мёд и воск. Первыми отправлялись в дорогу женщины и дети, сразу после уборочной. Мужики спешили вдогонку с первым снегом, как полностью заканчивался сельхоз/сезон, любая сезонная работа исчезала. До посевной обычно успевали совершить два-три «рейда».
Что удивительно, деревни «калунов» всегда отличались зажиточностью и богатством, в сундуках хозяек было немало ценных тканей и нарядов, дети щеголяли в полушубках, девчонки — в персидских цветастых шалях. У каждого такого «нищего» крестьянина был хороший надел земли, немало скота, не счесть птицы и крепкое подворье.
А умение собирать милостыню («калить») передавалось из поколения в поколение. Само собой, результат таких представлений был потрясающий. Критики русского театра часто ядовито пеняли актерам даже «императорских культурных учреждений»: съездите на Нижегородскую Ярмарку или в Саратов с Оренбургом зимой… поучитесь настоящему мастерству лицедейства!
Чаще всего «калуны» сопровождали своим гужевым транспортом профессиональных нищих, но и сами являлись мастерами перевоплощения, блистали артистизмом. Повозки и сани выглядели столь убого, что у каждого ямщика рука тянулась бросить им копеечку на ремонт, сбрую или овёс для отощавших кляч. У каждого «калуна» имелся гардероб, чтобы в разных ситуациях разыгрывать маскарадным образом любых «несчастных». Тут и солдатская шинель, и дырявый кафтан, даже монашеские лохмотья находились.
Пора заканчивать, вроде все крупные, именно профессиональные группы нищенствующих назвал. Были местечковые, национальные артели ещё. Как и неорганизованные в ватаги — кубраки, побирушки, нищеброды, скрытники, христолюбцы и ещё пара дюжин христарадничавших.
Свежие комментарии